Ярослав Голованов - Кузнецы грома

- Разбужу Агаркова и Воронцова, дам им чистые майки: в такой жаре они наверняка вспотели...

- Если вы пришли сюда шутить, идите и посидите в курительной. Там у сборщиков салон анекдотов.

- Ну, вот вы сразу...

- Хватит! - резко говорит Нина.

Раздолин понимает, что дальше так не пойдет.

- Прежде всего перевожу терморегулятор на...

- Ничего не надо объяснять, - перебивает его Нина. - Действуйте.

Андрей трогает рычажки, нажимает красные кнопки, вращает красивые белые штурвальчики и наконец снова откидывается в кресле.

- Хорошо, - говорит Нина. - Главное, быстро. Теперь так: торможение с орбиты спутника Марса. В десяти километрах от поверхности скорость превышает расчетную на километр в минуту...

- Не может этого быть, - убежденно говорит Андрей.

- Ну, хорошо, на пятьсот метров.

- Даю форсажный режим...

- Действуйте!

Андрей снова что-то нажимает, смотрит на циферблаты.

- Куда смотрите? - спрашивает Нина.

- Вот сюда смотрю. - Андрей тычет пальцем в стекло прибора. Ее опека начинает его злить: "Что я, совсем идиот, что ли, не знаю, куда смотреть..."

- Правильно смотрите! - Нине снова почему-то весело.

"Издевается!" - думает Раздолин.

Он резко оборачивается, но, увидев смех в ее глазах, снова улыбается...

Виктор Бойко говорит Агаркову и Воронцову, задумчиво поглаживая гладкий бок корабля:

- Тут еще нет обмазки. Обмазка отличная. Просто экстра-класс обмазка. Я ездил, смотрел, как ее испытывали в вольтовой дуге... Тонкую такую пластинку вставляли прямо в пламя. Там черт знает сколько градусов, а ей хоть бы что! Краснеет только. И светится. Как уши...

- Какие уши? - серьезно спрашивает Агарков.

- Ну, знаете, - Виктор смущен, - когда некоторые люди краснеют, у них светятся уши...

- Вот не замечал, - с удивлением говорит Агарков,

- Да... Так бывает, - очень смущен Виктор. Он всегда очень смущается, когда ему приходится объяснять свое видение мира и расшифровывать образы и сравнения, рожденные этим видением. А потом он очень застенчив. Вот и теперь даже не знает, как дальше рассказывать про обмазку...

- Сколько же она его там гоняет, - сочувственно говорит Агарков, взглянув вверх на люк "Марса".

Нина и Андрей сидят в тех же креслах. Откинулись на спинки и повернулись друг к другу.

- Теперь мне ясно, - говорит Андрей, - почему в древнем Египте покровителем женщин был бог Бес. Нина хохочет.

- Ну, признайтесь, что вы это сейчас сочинили...

- Спорим. Я приглашаю вас в воскресенье в музей...

- У вас в вашем городке, наверное, все девушки уже отлично знакомы с религией древнего Египта...

- Послушайте, - вдруг очень серьезно, тихо и спокойно говорит Раздолин. - Я устал от острот. Не надо острить, хорошо?

- Хорошо, - растерянно соглашается Нина.

- И давайте пойдем в музей не в воскресенье, а сегодня.

- Но сегодня будет поздно, - робко возражает она, - он закроется...

- А может быть, и не закроется, - совершенно серьезно говорит Раздолин...

Виктор Бойко поднимается по трапу.

- Нина! Хватит на первый раз, пошли обедать...

7

Они ходили в столовую всегда вместе. Всегда садились слева, в ряд у окон. Всегда Кудесник, Редькин, Маевский и Ширшов сидели за одним столиком, а Бойко - за соседним, с Женькой Харитоновым из сектора Егорова: они вместе учились в Ленинграде. А Нина - еще чуть поодаль, с Аней Григорьевой и девчатами-расчетчицами. Обед занимал полчаса, и полчаса оставалось на отдых. В хорошую погоду они шли обычно на крохотную зеленую полянку у бетонного бассейна, рядом с корпусом своей лаборатории. Весной, когда земля подсыхала, здесь устанавливали стол для пинг-понга. Но сейчас еще рано: сыро еще. Сейчас на краю полянки стоит только бульварная скамейка, неизвестно как тут появившаяся...

На скамейке тесно. С одного ее конца сидит Нина. Рядом - Андрей Раздолин что-то рассказывает ей и чертит щепкой на сырой черной земле. Дальше откинулся на спинку Виктор Бойко, - кажется, что он спит, глаза закрыты, во всяком случае. Но он не спит, просто думает о своем. Он чувствует, что промочил ноги, но уходить не хочется. "Надо купить полуботинки, - думает он. - Или галоши. Да некогда всё... Но галоши как-то унижают человека. В галошах какой-то ты неуклюжий. Наверное, это пошло от чеховского человека в футляре... А вообще мы совсем не задумываемся над тем, как одежда влияет на нашу психику... Мода здесь ни при чем... Вот в кальсонах чувствуешь себя более голым, чем в трусах... А застежки "молнии" придают силу и бодрость... Это, конечно, очень субъективно, но человек в кожаной куртке - располагает к себе. Почему? Может быть, потому, что в фильмах о революции комиссары ходят в кожаных куртках... Хорошо бы посмотреть еще раз "Чапаева"... А ведь теоретически Чапаев мог бы дожить до спутников... Удивительно! Есть люди, которых очень трудно представить дряхлыми стариками. Царь Петр. Пушкин. Маяковский. И Чапаев. И наоборот: каким был молодой Кутузов? Или Менделеев без бороды. Какой же это Менделеев? Это не Менделеев..."

Рядом с Виктором - Борис Кудесник. Читает журнал. И, наконец, на другом конце скамейки бодливо нагнули головы над шахматной доской Юрка Маевский и Игорь Редькин. Сергей Ширшов, стоя за спинкой скамейки, наблюдает за игрой.

Маевский и Редькин играют 488-ю партию. Эти партии - традиция и предмет гордости всего сектора Бориса Кудесника. Есть и другие традиции. С квартальных премий, например, ходить в ресторан "Кавказский". Не пить, а главным образом есть. Сациви из кур, гурийская капуста, цыплята табака, филе на вертеле. Но это так, пустяк. А вот шахматные партии Маевского и Редькина - это серьезно. Этими партиями гордятся, как удивительному и недоступному другим секторам примеру долготерпенья, постоянства и принципиальности. Дело в том, что Маевский и Редькин играют хорошо. По второму разряду - это точно. А может быть, и по первому. Если не считать Судакова (что его считать? Он кандидат в мастера), они лучшие шахматисты во всей лаборатории.

Вся лаборатория, вернее, все игроки и болельщики (а это почти вся лаборатория) признают, что Маевский и Редькин играют "на равных". Не признают это только сами Маевский и Редькин.

Редькин неоднократно публично заявлял, что Юрка - "слабак". Он категорически отвергал все попытки приравнять его шахматный талант "трусливым эндшпилям" Маевского. Редькин считал себя изобретателем новой системы защиты, которую по аналогии со староиндийской называл новосоветской. Маевский спорил редко, но своим чрезвычайно солидным поведением за шахматной доской и той легкой презрительной улыбкой, с которой он выслушивал комментарии о "трусливом эндшпиле", он давал понять, что для него вопрос о первенстве давно уже не является дискутабельным. Эта спокойная и молчаливая уверенность бесила Редькина. Стоило ему выиграть, как начинался "звон". Через десять минут вся лаборатория знала, что "Игорек приложил Юрку". Он искрился. Все существо его в эти минуты было пронизано пузырьками радости, как бокал шампанского.