Ирина Головкина - Побеждённые (Часть 2)

Когда Олег привел Асю с официальным визитом, Надежда Спиридоновна, запрятав подаль-ше свои опасения, проявила весь свой светский такт: она с очень милой улыбкой великосветской дамы поцеловала Асю в лоб. Правда, в эту минуту вид у нее на одно мгновение стал такой, будто она прикоснулась к лягушке. "Очевидно, вообразила себе будущего младенца, - подумала Нина. Для нее Ася - фабрика вякающих существ".

Тем не менее Надежда Спиридоновна очень мило участвовала в разговоре и даже поинтере-совалась, у какой портнихи шьют Асе подвенечное платье, и посоветовала сделать его со шлейфом, далее она осведомилась о фамилии и происхождении шаферов и, услышав фамилии Краснокутского и Фроловского, удовлетворенно улыбнулась.

Когда молодая пара вышла, Надежда Спиридоновна сказала:

- А она очень мила, хорошенькая и держится вполне пристойно. Что значит, однако, порода! Надо будет подарить им что-нибудь к свадьбе. - И более к вопросу о браке Олега она не возвращалась.

Нина ничего не говорила тетке о предстоящей поездке к Сергею Петровичу, не желая волновать ее преждевременно. Но в один августовский вечер, когда она, возвращаясь домой, размышляла как раз о том, что пора заговорить с теткой, Надежда Спиридоновна вышла к ней взволнованная, с красными глазами:

- Нина, Ниночка, это что ж такое? Я вдруг от Аннушки в кухне узнаю, что ты едешь куда-то в Томскую губернию на целый месяц. Как же так?

- Извините, тетя. Я как раз сегодня хотела поговорить с вами и сама бы рассказала вам все, - сказала Нина.

- Тебе не стыдно, Ninon? Из-за мужчины скакать в такую даль?! Все отлично понимают, что ты едешь ради этого господина - ведь всем известно, что он там. Аннушка говорила при мне, не стесняясь. Боже мой, какой стыд!

Нина вся вспыхнула от обиды:

- Почему стыд, тетя? Отчего же, если еду к мужу в изгнание я, это стыд?

- К мужу? Как - к мужу?

- Я выхожу за Сергея замуж.

Надежда Спиридоновна широко открыла глаза, минуту она постояла молча, потом ушла к себе. Неизвестно, какие чувства волновали ее, пока она сидела у себя. Очень скоро она опять постучалась к Нине. "Сейчас заговорит о вякающих младенцах", - подумала Нина, открывая дверь. Но Надежда Спиридоновна сказала:

- Поздравляю тебя, душечка! Вот тебе в подарок браслет. Видишь, на нем надпись: "Dieu te garde*". Это наш семейный браслет: мой дед - твой прадед - подарил мне его к моему совершеннолетию. Желаю тебе счастья! - она вдруг всхлипнула и обняла Нину; седая голова в старомодных шпильках прижалась к ее плечу.

- Ты ведь дочь моего единственного брата, кому же и благословить-то тебя, как не мне? - прибавила она совсем другим - старческим, размягченным голосом.

День отъезда приближался; две недели должно было занять путешествие туда и обратно и только две недели - для пребывания на месте!

За дни, которые оставались до отъезда, Нина еще больше оценила семью, которая ей становилась теперь родной: Наталья Павловна снаряжала ее, как могла бы мать снаряжать дочь-невесту, она даже подарила ей два нарядных гарнитура.

Накануне отъезда, роясь в зеркальном шкафу, Нина наткнулась на младенческую распашон-ку. Несколько минут она задумчиво созерцала ее, потом окликнула Олега:

- Вот, возьмите! Это крестильная рубашечка, в которой крестили уже шесть поколений мальчиков в семье у Дашковых, в том числе и вас, и моего малютку. Теперь вещица эта по праву принадлежит вам, а у меня если и будут еще дети, то ведь уже не Дашковы. Я хочу отдать вам еще одну фамильную реликвию, Софья Николаевна подарила ее мне на свадьбу. Я уже давно попродавала все мои bijoux**, но эту берегла на черный день, все думала: если высылать будут... тогда пригодится. Вот, возьмите, - и она протянула ему бархатный футляр.- Нет, нет, не отказывайтесь! Эта драгоценность принадлежала вашей матери и вашей бабушке и должна быть у вас! Пусть это будет ваш свадебный подарок Асе.

* Храни тебя Бог (франц.)

** Драгоценности (франц.)

В футляре оказались чудесные старинные серьги с длинными жемчужными подвесками. Олег горячо благодарил.

Вечером к Нине забежала попрощаться Марина.

- Хочешь, я возьму к себе на этот месяц Мику? - спросила она.

- Спасибо. Наталья Павловна тоже предлагала мне, но Мика не захотел никуда переезжать. Олег обещал присматривать за ним, а моя Аннушка готовить ему и Олегу. Я почти спокойна.

Марина обняла ее:

- До свидания, моя дорогая! Я на вокзал не приеду, не хочу видеть тех двоих... ты понимаешь. Желаю тебе хоть на этот месяц любви и радости... Но смотри, будь благоразумна, теперь пришел мой черед сказать тебе - не попадись! Могу уверить, что аборт - вещь весьма неприятная! Я ведь люблю тебя всей душой, хоть вы все и считаете меня эгоисткой.

Когда вечером следующего дня Нина появилась на перроне в сопровождении Олега и Мики, тащивших каждый по чемодану, Наталья Павловна, мадам и Ася были уже там. Мика со дня объяснения с сестрой держался с ней подчеркнуто холодно, как будто желая показать, что разговор, происшедший между ними, не должен повторяться и что никакое подобие сентимен-тальности не входит в число его многочисленных пороков. Но на вокзале, когда все провожаю-щие уже выходили из вагонов, он в последнюю минуту прыгнул на подножку и быстро обнял сестру, а выскочил уже на ходу. Когда Нина подошла к окну и еще раз взглянула на провожаю-щих, она увидела, что Наталья Павловна осеняет ее крестным знамением.

"Кажется, кончается мое одиночество! - подумала Нина. - Теперь у меня есть муж, есть мать, есть мой Мика и Олег с этой прелестной девушкой большая, любимая семья!"

На столике купе лежали принесенные Асей розы и, благоухая, обещал и счастье - короткое и печальное, но прекрасное!

Глава третья

ДНЕВНИК ЕЛОЧКИ

22 августа. Наконец-то я дома! Я провела месяц отпуска на кумысе в доме отдыха "Степной маяк", в нескольких верстах от Оренбурга. Место красивое - холмы, покрытые степной травой, в долинах - березовые перелески. Пейзаж украшают табуны, которые еще остались кое-где и которых раньше было великое множество. Дом отдыха в виде нескольких маленьких коттеджей раскинулся на большом холме, в центре столовая и красный уголок (ненавистное мне место, куда я ни разу не показала носа). Среди отдыхающих ни одного приятного лица - сплошь "хозяева жизни". Я очень много гуляла одна, а находясь на территории курорта, утыкалась носом в книгу, чтобы не слушать плоских шуток и идиотского смеха и не видеть грубого флирта, от которого тошно делается. Распущенность дошла уже до того, что обратила на себя внимание медицинского персонала - отпечатали от имени главного врача строгое запрещение отлучаться по ночам: это-де тормозит выздоровление отдыхающих и, таким образом, без пользы пропадают затраченные на их выздоровление государственные средства. В одну ночь я была испугана внезапным светом фонаря, наведенного на мою постель дежурным врачом, который в сопровождении медсестры обходил палаты, проверяя, все ли на месте. Он сказал при этом: "Пока первая, которая на своей постели". Пригрозили, что будут списывать с лечения тех, кто блуждает по ночам. Отдыхающие в большинстве были с закрытой формой tbc*. Одну меня нашли здоровой. Замечательно, что я всегда и везде представляю собой исключение: дворян высылают, меня премируют; все больны, я здорова; все развращены, я целомудренна. Зато я всегда, везде одинока. Никто не попробовал за мной поухаживать, как будто на лбу у меня красовалась надпись: "жизнеопасно". Я пользовалась большой симпатией только у официанток - простых девушек из местных крестьянок, они даже прозвали меня "наша умница". Первое время я радовалась возможности отдохнуть на всем готовом и гулять по живописным холмам, но очень скоро вся эта обстановка так опротивела мне, что я дождаться не могла конца отпуска: стосковалась по своей комнате и тишине, и... Как только выйду на работу, узнаю у Лели, все ли благополучно.