Игорь Голубев - Особняк

- Поедет, если хорошо заплатить... Как и подобает бывшему офицеру, Марчук умел держать слово. Операция по отвлечению французов от проблем, возникших с домом, удалась.

Глава 33

Губерман примчался в середине дня. С лица его не сходила довольная улыбка. Давненько он не испытывал такого душевного подъема и радости. Пожалуй, только два-три раза за всю адвокатскую практику. А в основном во время бракоразводных процессов перед ним была грязь, дележ наследства, взаимные претензии, перетряхивание чужого исподнего. Открывались такие бездонные пропасти человеческой ненависти, мелочности и злобы, что порой хотелось задать вопрос: "О чем же вы, граждане-господа, думали, когда шли в ЗАГС?" Откровенно говоря, Наум Григорьевич от этого устал.

И вот теперь дело бывших соседей. Губерман семенил на коротких ножках, прижимая к груди папку с документами, и они были ему дороже собственной жизни. Он был так окрылен, что чуть было не, попал под машину, выйдя на проезжую часть на красный свет. Нюму обозвали носатым дураком, из-за которого никто париться на нарах не собирается, а если он желает побыстрее отправиться на тот свет, пусть едет в Голландию, там, говорят, разрешили эвтаназию - добровольный уход из жизни с помощью квалифицированного врача.

Адвокат опомнился. Попади он сейчас в больницy или, не дай бог, в морг, ни Краузе, ни Воронцов ничего не узнают, а его бумажкам будет уготованa смерть на гвозде в учрежденческом сортире.

Наконец он свернул в Калачковский. Вот и строение No 2. Окна первого этажа в квартире Краузе открыты. Пишет писатель, подумал Наум Григорьевич, испытывая при этом некоторую ревность. Вживую настоящих писателей он не видел. Писатели к адвокату посылали секретарей. С женами встречался. Писательские жены - отдельная песня.

У входной двери его ждал сюрприз. Кодовый английский замок. Он отошел от подъезда и крикнул Краузе в окно.

- Видал, какое у нас новшество? И это еще не все, - сказал, открывая ему дверь, Семен Семенович. Затем наклонился к уху, обильно поросшему изнутри седой шерстью: - Австрийская сигнализация. Сева сам включает на ночь.

В другое время Губерман с удовольствием разделил с соседом гордость за импортные штучки, но не сейчас. Сейчас все это казалось полезными, но мелочами.

- Вызывай Воронцова. У меня ответы из Франции, - выдохнул адвокат. От волнения и радости он, обычно очень щепетильно относившийся к уважительному обращению, теперь как-то просто перещел на "ты".

- Может, еще кого позвать? - спросил Краузе.

- Зови кого хочешь.

Пришли Ребров и Слава Горохов. У Галины Анатольевны стояло тесто. Вера Дмитриевна, пользуясь отсутствием Земфиры, принимала ванну.

Губерман дождался тишины, извлек из папки первую бумажку и тут только сообразил, что она на французском. Послали за Софочкой. Саши дома не было.

Пока ждали, Краузе предложил всем чаю. Дым Дымыч поднял голову и умоляюще посмотрел на хозяина квартиры.

- А этой... облепиховой не нальешь? - робко попросил он.

За последние тридцать шесть часов Дым Дымыч превратился из демагога, крикуна и очень убежденного в своей непогрешимости человека в крайне неуверенного в себе, скромного, тихого до самоуничижения индивида. Ему казалось, что он предал своих соратников.

Сегодня с утра ему позвонили активисты-анпиловцы с приглашением принять участие в каком-то мероприятии. И Воронцов сознался. Я ведь совсем не тот, за кого себя выдавал. Я гнида на теле пролетариата. Дворянин. Сын бывшего домовладельца, а никакой не погорелец. В трубке долго молчали. Потом медленно сказали, что прийти он может, а персональное дело рассмотрят потом на собрании.

И теперь у него пересохло в горле, мысли лениво ворочались, перетекая от извилины к извилине, искали выхода из лабиринта и не могли найти. Потому-то и требовалась порция взбадривающего.

Краузе внимательно посмотрел на соседа и понял его состояние. Он пошел на кухню и достал заветный пузырь.

Ребров оценил настойку:

- Я такую токо на Тихом пробовал.

- Она и есть с Сахалина.

Тихо пришлa Софочка. Ей вручили документ.

- Дословно?

- Прочти и перескажи. Это вот Науму Григорьевичу потом над будет дословно, а мы юридических тонкостей не поймем, - сказал Ребров.

Горохов поднялся и выгнал на свободу осу, случайно попавшую в межоконное пространство.

Софочка дочитaла бумагу.

- Это из дeпapтaмeнтa полиции. В городе проживает в настоящее время четверо Воронцовых. Одна из них женщина - Ида. Муза не проживала. Далее пpocьбa об уточнении анкетных данных... А вот это интереснее... - Софочка показала скрепленный с основным документом еще один лист. Неофициальное письмо. - Отправитель Густав Мартен. Eгo дед урoжденный Воронцов Вадим Петрович кончался в сорок третьем году в лагере для переведенных лиц... Это при Петене, скорее всего, - объяснила Софа. - На юге Франции немцы сохранили французскую администрацию... Муза скончалась в пятьдесят шестом. У Музы и Вадима было два сынa. Один из них, отец Густава, погиб в автомобильной аварии, а вот второй Сергей Воронцов, дядя Густaва, взял его к себе и воспитал. Они не сомневается, что Дмитрий Дмитриевич их родственник. В семье помнили об оставшихся в коммунистической России родных, но не писали им и не поддерживали никаких связей, опасаясь репрессий до стороны властей...

- И правильно делали, - буркнул Краузе и покосился на Воронцова.

Видно было, что тот всецело поглощен Софочкиным пересказом.

- Густав в настоящее время служит в марсельской полиции инспектором криминального отдела.

- Как Наварро? - удивился Ребров. - Теперь понятно, почему они так быстро отреагировали на запрос.

- Первый документ пришел по линии коллегии, но я сегодня заскочил в посольство, и там мне дали второе письмо. Оно пришло с виллы Прима. И кстати, в посольстве сказали, что визу на въезд в Россию Сергей Воронцов и Густав Мартен уже получили. Их можно ждать в любую минуту.

- Оперативно, - одобрил Ребров.

- Что вы хотите, иные времена, иные нравы. Если у нас ворье спокойно выезжает, то почему честным людям, да еще родственникам, чинить препоны на въезде?

- А в Прибалтике возвращают дома прежним владельцам... - задумчиво сообщил Краузе.

Повисла пауза.

- То есть это что же, теперь Воронцов нас всех может согнать с жилья? раздался в комнате голос Веры Дмитриевны.

Они так увлеклись документами, что не заметили, как в квартире появилась Вера Дмитриевна. Все изумленно посмотрели на бывшую учительницу: ни y кого такой мысли зародиться не могло.

Первым очнулся Воронцов:

- Да как ты смеешь?!

- Дверь была открыта.

- Как ты смеешь так думать обо мне?

- Я такого за свою жизнь навидалась, никому не елаю. Дом-то стоит денег, и не малых. Недаром за него все вцепились, как клещи. А деньги, они портят человека. Особенно большие. Правду говорю, господин Губерман? И вы мне, пожалуйста, не тыкайте не на базаре с черномазой разговариваете. Я все-таки бывший завуч и заслуженный учитель РСФСР... Вот возьмет Воронцов и коммунякам дом под сборища отдаст, а нас на улицу. И ни Ванина, ни Банина. Сплошная ночлежка, - закончила она.