Олесь Гончар - Берег любви

Не довелось, однако, сегодня Инне встретить тут своих: комбайнерам, оказывается, пищу сейчас возят прямо к их загонам, потому как в страду каждая минута дорога, нива нс ждет, тут действительно день год кормит.

Пополудни приехала на ток Варвара Филипповна, бледная после болезни, по при встрече с Инной словно повеселевшая:

- Ну как ты тут, милая? Освоилась? - спросила она с материнской лаской в голосе.- Вот малость оклемалась - дай, думаю, поеду подежурю за нес. Девчонке, чай, в районе надо побывать...

И глянула на Инну понимающе: знаю, мол, куда тебя сердечко кличет; женщины - прекрасные психологи, не ровня мужчинам, это уж известно.

В тот же день Инна побывала в райцентре.

Сперва зашла в райком комсомола, встала на учет, заглянула и к своему непосредственному начальству в райздравотделе, и хорошо сделала, что заглянула: оказывается, здесь намеревались направить ее в другое село, в глубинную стопную Хлебодаровку, где тоже есть медпункт. Посланная туда медсестра почему-то не ужилась с людьми, пишут на нее жалобы в разные инстанции, нет отбоя от этих жалоб. И груба, и лечить не умеет, порошки дает не те. "Если не замените, просто вытурим из села!"

Вот она какая, Хлебодаровка: лучше медиков знает, как да от чего ей лечиться... Потому-то в районе и родилась мысль десантировать на этот хлебодаровский вулкан новую выпускницу, надеясь, что она остановит беспокойный поток жалоб. А Кураевку можно пока, мол, оставить за Варварой Филипповной, пускай еще немного потянет, она ведь такая: то будто совсем уж обессилела, то, глядишь, снова ожила, принимается за работу... Одним словом, хотели по-своему распорядиться юной медичкой, но тут уж она проявила характер: назначили меня в Кураевку, значит, так тому и быть!

- Только Кураевка, никуда из нее не уйду!..

Райздравотдельцам пришлось уступить, отказаться от своих намерений. Вышла Инна из учреждения пускай и с небольшой, но все-таки победой.

Побывала еще в книжном магазине, купила антологию французской поэзии, два тома переводов. В училище Инна слыхала об этом издании, но найти нигде не могла, а тут почему-то оба тома залежались. Теперь уж начитается во время дежурства.

Но где бы ни была, всюду ее преследовала одна и та же мысль: Виктор, Виктор... Должен же он объявиться где-то здесь, одна из кураевских подруг видела, как он тут, в райцентре, выравнивал железным катком горячий курящийся асфальт па площади перед доской Почета. Будто бы говорил еще этой девушке:

- Осуждаешь, наверное, что наступление на флору веду? Думаешь, не жаль? Плачу внутренне, реву про себя, но вынужден: во имя прогресса приходится давить ваши незабудки вот этой тяжелой и слепой железякой. Передай там землякам моим из Кураевки: не на белом коне прискачу, вернусь я в родное село, а на этом вот черном катке...

Сейчас в райцентре уже все было заасфальтировано, ровное покрытие лоснилось перед доской Почета, и вправду свежее, зернистое, подавно укатанное. Терпеливо бродила Инна по переулкам, пока в одном из них не натолкнулась на то, что искала: железный кургузый бегемотище стоял посреди улочки, но сверху, на сиденье, никого не было.

Улочка уютная, во дворах зелено; в тени, перед самым домиком прокуратуры, расположились под акацией дорожники: полыхают, как костры, в своих оранжевых безрукавках, трапезничают, запивая еду пивом. Инна тотчас же увидела среди них Виктора, взгляды их -как бы только и ждали этого мгновения - встретились. Бедняга, он, похоже, никак не мог поверить собственным очам.

Вытянул свою журавлиную шею и замер, совершенно оторопевший... Потом одним стремительным, мягким, кошачьим рывком вскочил на ноги, зачем-то сбросил с себя оранжевую робу и, швырнув ее в сторону, бегом направился навстречу девушке.

- Ты?

- Я.

Ей хотелось заплакать: on был весь какой-то... он и не он! Что-то холодновато-жесткое, чужое появилось в его лицо. Никогда но видела его таким. Худющий, стриженый, какой-то даже растерянный. Еще больше вытянулся вверх - вертикальная верста. Оболваненная стриженая голова, лишенная роскошного чуба, делала его похожим... на кого угодно, только не на него, прежнего. Обкорнали голову вроде на смех грубыми ножницами, оставили по щетине какие-то гребни-покосы... Без шевелюры гол'ова казалась странной, непомерно длинной, уши торчат как-то неестественно. Стоял перед Инной онемевший. Наконец спохватился, крикнул товарищам: "Я отлучусь!" - и, не скрывая своей радости, схватил Инну за локоть, сдавил его до боли:

- Пошли!

И тотчас же все возвратилось: море, пески, ослепительные волны в человеческий рост катились встречь им по черному асфальту. Но знали, где бы отыскать уголок, чтобы можно было уединиться, остаться вдвоем.

Нашлась-таки для них скамейка в скверике возле пристани под старой, разомлевшей от зноя вербой. Сели и не знали, что сказать друг другу, с чего начать. Глаза его были увлажнены, улыбка исчезла. Прикусив пересохшую губу, он смотрел па Инну не мигая, почти сурово, стараясь заглянуть в самую ее душу, мучительно силясь узнать, как тут она, без него... убивалась ли по нем и что в этой душе происходит сейчас...

- Как ты нашла меня?

- По компасу.

- Вот как! Успела вооружиться компасом?

- У каждой девушки компас вот здесь,- и она приложила руку к груди.

- А я уж думал: не видно Инны. Наверное, боится за свою репутацию.

- Плохо же ты меня знаешь.

- Вероятно.

Понурился, присмирел, медленно водил по песку носком своего разбитого башмака, водил как бы от нечего делать, но все-таки какая-то шифрованная вязь возникла на песке.

- Что ты рисуешь?

- Хочу записать этот день.

- Зачем?

- Чтобы никогда не забыть.

И только потом поинтересовался ее делами, Кураевкой.

- Не переименовали там еще ее? - улыбнулся вдруг.

- А для чего?

- Да, кажется, уже вынашивают некоторые такую идею. Кура, курай, [Курапыль (обл.). Курай- трава солянка {обл.).] Кураевка... Кое-кому, говорят, это режет слух. Да и в самом доле, может, не по-современному?

Может, и впрямь пришлепнуть бы ей какое-нибудь более веселенькое имечко, а?

- Какое же? Предложи.

- Счастливое, например. Или Урожайное. Или Светозарное... Теперь часто такие дают.

- Если уж надо менять, я б нарекла Хлебодаровка.

Правда, одна уже есть...

- А ту, другую, слыхал я, как раз собираются ликвидировать...

- Не может быть!

- Очень даже может! С кем-то сольют, укрупнят, жителей переселят, дома снесут потихоньку, если где-то там решат: "неперспективна" эта Хлебодаровка... Так что нс очень-то удивляйся, если в один из прекрасных дней от Хлебодаровки останется голый звук.

Они снова помолчали, провожая глазами речной трамвайчик, который отчаливал от пристани, оставляя за собой на воде круто вывернутый радужный след.