Олесь Гончар - Берег любви

- Так это вы... вы оттуда? - указав рукой на землю, девушка с любопытством разглядывала прибывшего, его изборожденное глубокими морщинами лицо с въевшейся угольной пылью.- И не страшно вам на той глубине?

- Привычные мы, дочка... Ко всему привыкает человек. Нужно же кому-то рубить уголек... Год рубим, и десять, и двадцать... А сверху над нами степь ковылем колышется да воронцами цветет, табуны коней бегают, потому что как раз над нашими штреками конезавод. Молодняк выгуливается..

Слышно, как кони топают?

- Кони, солнце и цветы - это где-то далеко, девушка, это - как на небе... А близко, над головой, темная порода иногда потрескивает.

- Ужас!

Шахтер улыбнулся. Девчатам-строителям, окружившим шахтера, хотелось знать, как он находит их работу, может, обнаружил какие дефекты, но гость не расположен был с ходу критиковать; видно, был из людей великодушных, не "наводил критику", а, напротив, похвалил девчат:

постарались, мол, такие светлые, высокие корпуса возвели на голом пустыре. Осматриваясь, увидел мозаику на фронтоне первого корпуса: шахтерская детвора встречает цветаMii молодых забойщиков в робах. Сказал, что есть правда жизни.

- Будет еще и бассейн для вас, и кафе с музыкой, с современными танцами...

- Танцы-это как раз для меня,-усмехнулся старый шахтер,- потому как давненько я не отплясывал...

В последующие дни стали прибывать новые партии отдыхающих, были среди них не только шахтеры пожилого возраста со своими давними профессиональными силикозами, но и такие, которым только дай кий в руки,, они и про обед не вспомнят, целый день будут гонять шары по бильярдному столу. Спросит жена, когда возвратится такой домой, какое же море там... а он и моря не видал: одни лишь кии, шары да лузы мельтешат перед глазами...

Ягнич как-то сразу сблизился с первым шахтером.

Рабочие люди, они поняли друг друга с полуслова, посредника им не требовалось, потому что между людьми такого склада и опыта сама жизнь становится посредником. Лайба шахтера заинтересовала. Собственно, от старой лайбы теперь тут мало что осталось. За эту рабочую зиму судно подросло, выпрямило свои борта-плечи, как бы поднялось над самим собой, обрело иные, более плавные, обтекаемые формы, являло теперь собой вид чего-то очень небуднично го. Давно ли было почти утилем и вот воскресло, как феникс из пепла!-Все обшито красным (или под него имитированным) деревом, оснащено пусть условными, но все же орионовскими снастями и колесом-рулем наверху, пушками, смело торчащими из бортов во все стороны, гроздьями покрашенных в черное якорных цепей... Есть на что поглядеть. Своеобразной душой судна была мифическая вырезанная из белого явора русалка-нимфа (Оксенова работа), устремленная лицом к морю, к ветрам. Русалка на носу корабля в своем порыве чем-то напоминала летящую ласточку - создавалось впечатление, будто она вылетает из груди корабля, лишь на миг застыла в полете, вся в устремлении вперед. И самое судно словно бы затаило в себе движение, неукротимую энергию: кажется, вот-вот сдвинется с места со всеми своими якорями и русалкой и ринется в море навстречу невидимым бурунам... Нет, не узнали бы рыбкомбинатовские хозяйственники свою списанную на металлолом промысловую единицу, которую так преобразила, одела в дивные праздничные одежды Ягниче ва фантазия.

Новый друг орионца, шахтер, чей штрек где-то там, под заповедной степью, под конезаводом, хоть и не считал себя авторитетом в морском дело, однако же сразу оценил, какой немалый объем работы был тут выполнен, каких изобретательных усилий стоило, чтобы, начав почти с нуля, привести в исполнение замысел, продиктованпыи новым назначением судна. Сказать честно, мало кто из строителей представлял, какой облик обретет старая лайба после перестройки. Собственно, образ ее каждому виделся на свой лад: начальнику строительства она представлялась так, прорабу этак, а Ягнич уже тогда, вероятно, видел в своем будущем детище нечто свое, сокровенное, только его фантазии доступное... Видел в целом, а каким оно предстанет в деталях и как примут его другие, вызовет ли восторг или, может, насмешки и осуждение - попробуй угадай наперед! И вот только теперь открывается людям твое заветное.

Пускай не столь уж совершенное, но берег украсило. Мачты, увешанные снастями, стремительно рвутся вверх. Ле сенки канатные поднимаются до их верхушек. На носу и на корме фонари старинной формы из черного металла, под такими, может быть, в давние времена шли в океан, в неизвестность каравеллы среди разбушевавшихся штормовых ночей. Сбоку судна трап, поручни его из толстого манильского каната тоже Ягпичева придумка.

Посторонних сюда Ягнич пока не пускает (завершаются отделочные работы), однако у шахтера пропуска спрашивать не стал, с морским гостеприимством пригласил его ступить на судно, хотя тут, говорил ему, еще не совсем прибрано, не все доведено до полного ажура.

Только, чур! - предупредил он шахтера,- про болезни на судне ни слова. Есть такое неписаное правило моряков: разговоры о всяких болезнях оставляй на суше...

У нас, шахтеров, тоже немало своих разных примет... Где опасность - там и приметы...

При первом осмотре Ягпич совсем непредвиденно оконфузился: в одном из закоулков судна, на узловатом коврике, который собственноручно мастер связал из обрезков каната,- куча объедков! Огрызки колбасы, клочки газет, консервные банки с недоеденной салакой... Шахтер, правда, пиче.го не сказал, человек вежливый, но все-таки заметил и этого было достаточно, чтобы Ягнич чуть не сгорел от стыда.

Кандыбонко сюда! - в ярости крикнул он в глубину судна.

Появился хлопец в комбинезоне, ладненький такой, аккуратный с лицом простодушным, чуток, может, насмешливым.

По вашему вызову прибыл! - и даже изобразил рукой в воздухе бублик, то есть попытался козырнуть.

Твои объедки?

- Салака эта? А что же прикажите нам есть? Рыбца нету, осетрины тоже, а об икре и говорить нечего: пища богов, деликатес для избранных!..

- Убери, а не болтай, сдерживая ярость, буркнул Ягнич. До последней крохи все подбери!.. Так напакостить на судне... Недаром я собирался тебя, разгильдяя еще три дня назад списать.

Парень переминался с ноги на ногу, не спешил убирать объедки, надеясь, видимо, что бурю удастся утихомирить, но под неотступным требовательным взглядом старика всетаки принялся нехотя сгребать в газету остатки своего пиршества.

- Теперь куда прикажете? спросил насмешливо, кивнув на собранное.

Ягнича это еще больше обозлило.

Ты еще спрашиваешь? Унеси подальше! И сам уматывай туда же, чтобы глаза мои тебя не видели!.. Чтобы ноги твоей больше тут не было!

Пошел-побрел парень со своей ношей. Хоть он и послушался, однако настроение мастеру изрядно подпортил.