Иван Гончаров - Иван Савич Поджабрин

У Ивана Савича на подобные визиты давно обдуман был и поклон, и приветствие, и даже мина.

Вошедши, он остановился в некотором расстоянии наклонил немного голову и слегка улыбнулся.

- Наконец я у вас! - сказал он, оглядываясь кругом. - Ужели это правда? не во сне ли я?

- Может быть, этот сон не нравится вам? Бывают сны скучные и тяжелые, - отвечала она с томной улыбкой, - проснитесь... это легко!

- Боже меня сохрани! Пусть этот сон будет непробудным! Она опять улыбнулась.

- Садитесь, - сказала она, - благодарю вас за участие; как это вы вспомнили, и еще через два дня?

- Я не вспомнил: вспоминают о том, что было забыто; я вас не забывал. Но что с вами?

Она поглядела на него довольно нежно и потупила глаза.

- Немного простудилась, - отвечала она, - я думаю... оттого... что бываю иногда... у дверей. Люди обречены на страдание.

Она вздохнула.

Тут Иван Савич посмотрел на нее нежно, а она покраснела. Они молчали несколько времени.

- Вы редко бываете дома? - потом спросила она.

- Нет-с... да-с... смотря по...

- У вас часто бывают гости?

- Да-с... бывают иногда, -отвечал он.

- Кто это... рыжий молодой человек? такой противный: всякий раз заглядывает в дверь.

- Это... "постой-ка, я тону задам!" - подумал он, - это граф Коркин, славный молодой человек, первый жуир в Петербурге.

- А другой, в очках?

- Барон Кизель. Отлично играет на бильярде.

- Как они у вас шумят! что вы делаете?

"Расскажу ей, как мы кутим... Это нравится женщинам", - подумал Иван Савич.

- Кутим-с. Вот иногда они соберутся ко мне, и пойдет вавилонское столпотворение, особенно когда бывает князь Дудкин: карты, шампанское, устрицы, пари... знаете, как бывает между молодыми людьми хорошего тону.

- И вам не жаль тратить денег на шампанское?

- Что жалеть денег? деньги ничтожный, презренный металл. Жизнь коротка, сказал один философ: надо жуировать ею.

- О, да вот вы какие!

- Да-с! - сказал он и вытащил из кармана платок. Запах распространился по всей комнате, так что даже из-за дверей выглянула старуха.

- Где вы покупаете духи? Какие славные! - сказала Анна Павловна, вдыхая носом запах. - Это блаженство - утопаешь в неге!

- В английском магазине.

- А что стоят?

- Десять рублей, то есть три целковых по-нынешнему.

- Стало быть, десять с полтиной? - примолвила она, - как дороги здесь в мире все удовольствия!

- Зато прекрепкие: вымоют платок, всё еще пахнет. Позволите прислать на пробу скляночку?

- Помилуйте... я так спросила... из любопытства... не подумайте...

- Ничего-с! я вам завтра пришлю. Вы меня обидите, если откажетесь принять такую безделицу.

- Ах да! - сказала она, - вы подарили моей племяннице брошку; я ношу ее, видите?

- Очень приятно, - только мне совестно: это слишком недостойно украшать такую грудь... Если б я знал...

- Чем же вы еще занимаетесь?

- Бываю в театре.

- В театре? Ах, счастливые! что может быть отраднее театра? блаженство! в театре забываешь всякое горе. Читаете, конечно?

- Да-с, да... разумеется.

- Что же, Пушкина? Ах, Пушкин! "Братья разбойники"! "Кавказский пленник"! бедная Зарема, как она страдала! а Гирей - какой изверг!

- Нет-с, я читаю больше философические книги.

- А! какие же? одолжите мне: я никогда не видала философических книг.

- Сочинения Гомера, Ломоносова, "Энциклопедический лексикон"... сказал он, - вы не станете читать... вам покажется скучно...

- Это, верно, кто-нибудь из них сказал, что жизнь коротка?

- Да-с.

- Прекрасно сказано!

От этого ученого разговора они перешли к предметам более нежным: заговорили о дружбе, о любви.

- Что может быть утешительнее дружбы! - сказала она, подняв глаза кверху.

- Что может быть сладостнее любви? - примолвил Иван Савич, взглянув на нее нежно. - Это, так сказать, жизненный бальзам!

- Что любовь! - заметила она, - это пагубное чувство; мужчины все такие обманщики...

Она вздохнула, а он сел рядом с ней.

- Что вы? - спросила она.

- Ничего-с. Я так счастлив, что сижу подле вас, дышу с вами одним воздухом... Поверьте, что я совсем не похож на других мужчин... о, вы меня не знаете! женщина для меня - это священное создание... я ничего не пожалею...

- В самом деле? - задумчиво спросила она.

- Ей-богу.

Они долго говорили, наконец стали шептать. От нее разливалась такая жаркая атмосфера, около него такая благоуханная. Они должны были непременно слиться и слились. Она уронила платок; Иван Савич бросился его поднять, и она тоже; лица их сошлись, - раздался поцелуй.

- Ах! - тихо вскрикнула она.

- О! - произнес он восторженно, - какая минута!

- Давно ли, - говорила она, закрыв лицо руками, - мы знакомы... и уж...

- Разве нужно для этого время? - начал торжественно Иван Савич, довольно одной искры, чтобы прожечь сердце, одной минуты, чтоб напечатлеть милый образ здесь навсегда.

Еще поцелуй, еще и еще.

- Вот что значит жуировать жизнию, клянусь Богом! - сказал серьезно Иван Савич. - Всё прочее там, чины, слава...

Вдруг кто-то чихнул в соседней комнате.

- Кто тут? - спросил, побледнев, Иван Савич.

- Это моя хозяйка, ничего: она мне предана.

- Ах! да... - сказал вдруг он, - дворник мне говорил, что у вас есть муж... в командировке?

Анна Павловна встрепенулась и покраснела как маков цвет.

- Да... - бормотала она, - его послали... ничего... он долго не будет.

И замяла разговор.

- Как же вы живете одни, без покровителя, без...

Анна Павловна еще больше покраснела.

- У меня есть дядя, он и опекун...

- Он бывает у вас?

- Да, раз в неделю.

- Ну, если он меня увидит здесь?

- Нехорошо, - сказала она, встревожась, - очень нехорошо, остерегайтесь, не показывайтесь при нем. Мы будем с вами читать, заниматься музыкой, гулять вместе. Да, не правда ли? - говорила она.

- О, конечно!

- Вы повезете меня в театр, да?

- Непременно.

- Ах, какое блаженство!

Иван Савич воротился домой вне себя от радости.

- Как я счастлив, Авдей! - твердил он, - а! вот что значит жуировать! Это не то, что Амалия Николавна или Александра Максимовна: те перед нею просто стыд сказать. К этой так нельзя приступиться. Завтра к Васе - и вспрыски! нечего делать. Ну уж стоило же мне хлопот: не всякому бы удалось! а? как ты думаешь?

- Не могу знать! - отвечал Авдей.

С тех пор Иван Савич только и делал, что жуировал. То он у нее, то она у него. В должности он бывал реже. Его видали под руку с дамой прогуливающимся в отдаленных улицах. В театре он прятался в ложе третьего яруса за какими-то двумя женщинами, из которых одна была похожа на ворону в павлиньих перьях. Это была хозяйка и дуэнья Анны Павловны. Дома они были неразлучны. Она чаще бывала у него: обедала, завтракала - словом, как говорят, живмя жила.

- У тебя такие мягкие диваны, - говорила она вскоре после знакомства, - так славно сидеть, нежиться. Я лучше люблю быть здесь. Ах! какая прелесть! жизнь так хороша! это блаженство!