Клавдия Лукашевич - Босоногая команда

Руки его дрожали, когда он вынимал билет.

— «Ехать», — прочитали заглянувшие мальчуганы. Андрей покраснел до слез и не мог выговорить ни слова.

— Вот и отлично! Ты приходи, Андрюша, пораньше, часов в пять утра и выйдем. Я сам ужо зайду, отпрошу тебя у дяди… Для меня отпустит…

Они отплыли от берега ровно в 5 часов утра. Семен Васильевич сидел на руле, четверо мальчиков, имея по одному веслу, старательно гребли; остальные приютились тут же в лодке…

Утро было чудесное, тихое и теплое. Нева отражала ярко-синее небо и блестела от солнечного восхода… На берегу просыпалась жизнь: подымался дымок из труб, начиналась езда, ходили люди.

Лодка тихо плыла против течения…

— Как хорошо! — сказал Семен Васильевич.

— Что хорошо, дяденька? — спросил удивленный Гришка.

— Посмотри кругом… Небо такое чистое, голубое. Воздух теплый, свежий. Нева красивая и широкая.

Сколько на ней судов, барок, пароходов, лодок. Сколько фабрик, домов по берегу…

Мальчики озирались по сторонам.

Семен Васильевич взглянул на них и заметил, что они не понимают того, что чувствует он. «Бедность и тяжелая жизнь не могли нас научить любить природу и прекрасное», — казалось говорили их глаза.

— Андрюша, смотри, какой там на берегу тенистый сад, сколько там птиц чирикает по деревьям… Какая узорчатая решетка! Неправда ли, красиво?

— А мне и ни к чему, дяденька! — простодушно ответил Андрей.

Солнце уже порядком припекало, когда вся веселая компания пристала к берегу около Лахты. Перед глазами раскинулась песчаная отмель, далее — зеленый луг, а еще дальше — лесок… Лодку привязали, вытащили провизию, расположились на берегу и развели костер… С каким удовольствием закусили ребята вареными яйцами, огурцами и хлебом… Какими вкусным показался этот обед под открытым небом. Затем некоторые стали удить рыбу, другие бегали по берегу, собирали камушки и раковины, рвали цветы. Привольно и весело было на чистом воздухе, вдали от города.

— Ну что, где лучше — тут или в городе?

— Тут больно хорошо, дяденька, — хором ответили дети.

Рыжий Андрей подошел к «советнику» и дотронулся до руки… Семен Васильевич обернулся к нему. Некрасивое лицо забитого мальчика красили счастливая улыбка и какое-то особенное выражение… Старик понял эту молчаливую ласку, понял, что мальчик не умеет выразить того, что у него на душе… Он обнял его и прижал к себе.

— Что, друг Андрюша? Терпи, голубчик, и если тебя обидят, — прощай. Только сам будь добрее, легче будет…

— Дяденька, я больше не буду… — тихо-тихо прошептал Андрей, ему было отрадно и радостно в эту минуту.

— Вот я вам про то и говорю, ребятки… Как станете большими… Вот в такие-то благодатные деньки в праздники уходите подальше от города погулять. Ишь, какая благодать! Зелень, вода, птички, тишина… И на душе становится легко, и сам становишься добрее! Любуйтесь, дети, и подумайте, как чудесен Божий мир! Много в нем хорошего!

Целый день «советник» со своей «командой» провели на берегу. Варили уху. Хороша была ушица из свежей рыбки! Пекли в золе привезенный с собою картофель. Что может быть вкуснее?! Ходили в ближайший лесок, набрали там чуточку земляники, набрали все по букету цветов — «для тетеньки» и для «барышни Агнии Семеновны». Для своих домашних они связали по хорошему березовому венику.

— Либо париться… либо полы подметать… — объяснил Гришка.

Дело было к вечеру. Стали снаряжаться домой. Тут Степа очень порадовал старика.

— Смотри-ка, дяденька! — воскликнул он. — Смотри там… Будто и на самом деле… Как там любопытно… — и мальчик устремил вдаль свои задумчивые глаза, указывая рукой на взморье, где солнце скрывалось на горизонте.

Там было дивно хорошо!

Широко разлилась зеркальная поверхность едва волнующегося моря… Вдали какие-то суда распустили свои паруса и медленно двигались, маленькие лодочки сновали беспрестанно… А яркий, огненный шар солнца, бросая во все стороны прощальные лучи, закатывался, как бы утопая за этой водной ширью.

— Ты хотел сказать, Степушка, что там очень красиво? Правда твоя! На самом деле, такой картины ни один художник нарисовать не может! Господи, как хорошо! Глаз оторвать не хочется от такой красоты! — говорил умиленный Семен Васильевич.

И как всегда день, проведенный вместе со стариком, не пропал даром: в одном загрубелом сердце вспыхнула искорка.

Степа, живя в своем темном подвале, и представить себе не мог, что можно находить радость и удовольствие при виде моря, захода солнца, кораблей с распущенными парусами или зеленого леса… Теперь он сам не понимал, что делается с ним: ему хотелось все это охватить и прижать к себе; он чувствовал в себе огромную любовь и к дяденьке, и к товарищам «босоногой команды», и к лесу, и к морю, и к заходящему солнцу.

Домой Семен Васильевич с мальчиками вернулись уже поздно — усталые, но счастливые, с целым ворохом разговоров и воспоминаний, с букетами цветов и с зелеными вениками.

Так проходило лето. Часто растворялось гостеприимное окно. И чуть ли не каждое воскресенье несло новую затею «советника» и несказанно радовало «босоногую команду».

Стояла суровая, продолжительная зима. На улице то завывала целыми днями метель и резкий ветер крутил снежные хлопья, то трещал лютый мороз, который не щадил ни людей, ни животных.

В такие холодные дни еще тоскливее, еще непригляднее там, где гнездятся нищета да горе.

В знакомом уже нам подвале было холодно и мрачно.

Степа пришел из школы домой, закусил хлебом и задумался. Он весь дрожал от холода и прижимал к себе сестренку, у которой посинели руки и покраснел маленький нос…

— Как у нас холодно, Степа… Я очень озябла… Весь день дрожу, — жалобно проговорила девочка.

— Подожди, Аня, вот придет мама с работы, тогда лучше будет. Она обогреет нас, — говорил брат, сажая к себе на колени сестренку, укутывая ее в короткое пальтишко и дуя ей на руки.

В это время ситцевая занавеска, отделявшая угол, где сидели дети, зашевелилась, раздвинулась и из-за нее показалась голова Гриши в барашковой шапке.

— Холодно… Бр-р-р! Озяб до смерти! — дрожал он, потирая руки и ежась. — Степа, пойдем к «советнику».

Анюта улыбнулась. Лица мальчиков просветлели.

— И то правда… Нынче суббота, барышня Агния не очень рассердится. Она не любит, когда мы по будням ходим. Пойдем, возьмем и Анюту. Ишь, как она озябла. Там отогреется. А что твой отец, Гриша?

— Отец задремал. Я его всяким тряпьем, что только есть у нас, укутал. Соседка за ним присмотрит… обещала.

Дети живо собрались. К обычному костюму Гриши еще прибавились на ногах чьи-то огромные, стоптанные валенки. На улице было темно и очень морозно. Дети ежась и дрожа от холода, то оттирая себе поминутно щеки и нос, то хлопая в ладоши, живо добежали до серенького домика.