Максим Горький - Чудаки

С а м о к в а с о в. Ваша мама говорила... Позвольте мне объяснить... Я - не злой, я не гадкий человек, я просто - русский человек, несчастный человек! Не знаю меры добра и зла... ничего не знаю... разбросал лучшие силы души и - вот, никуда не гожусь... дурацкая жизнь! Очень стыдно, поверьте слову! Вот - познакомился с вашим кругом... жизнь чистая, серьёзная... добрые намерения и бескорыстный интерес к людям... Это новое для меня, человеческое... освежает душу... И - вдруг вижу, что вы приносите себя в жертву...

З и н а (строго). Я не позволяю вам говорить так!

С а м о к в а с о в. Выслушайте меня, ради создателя! Я видел множество бесполезных жертв...

З и н а (более мягко). Поймите меня - не могу я, не буду слушать, если вы... Что вы хотите сказать?

С а м о к в а с о в. Уйдёмте отсюда... дайте мне несколько добрых минут! (Зина согласно кивает головой, она очень заинтересована и слушает его с большим вниманием.) Я - вдвое старше вас, знаю жизнь и хочу сказать вам - цените себя дороже! У нас так мало честных, здоровых людей... людей хорошей крови...

В у к о л (выходя на террасу). Мирон!.. Полицейский!..

С а м о к в а с о в (уходя). Сейчас, подожди...

В у ко л (ворчит). Ну... теперь этот сбежал! Чёрт вас побери!

О л ь г а (выходит справа, очень возбуждена, старается скрыть это). На кого это вы рычите?

В у к о л (игриво). Прекрасная соседка - я не видел вас лет шестьдесят и...

0 л ь г а. И? Не вышло комплимента!

В у к о л. Вы не дали кончить. Рычу, потому что озабочен не хуже любого министра - партии не могу составить.

О л ь г а. В преферанс? Вы превосходно шутите - оригинально, тонко... Ваши дома?

В у к о л. Кто именно? Сын?

О л ь г а. И другие.

В у к о л. Не знаю. Сын дома. Голова у него болит... это молодёжь! Все другие, кажется, в разброде.

О л ь г а. И писатель?

В у к о л. Этот всегда в разброде!

О л ь г а. Браво! Вы растёте, серьёзно! Становитесь всё остроумнее. (Она видит Мастакова в левой стороне за деревьями, Вукол не замечает его.) Попросите, пожалуйста, доктора... пусть он даст мне... книгу, которую взял у меня... пожалуйста!

В у к о л (уходя). Готов служить... всегда готов.

(Ольга знаками зовёт к себе Мастакова. На террасу выходит Елена и М е д в е д е в а, им не видно Ольги за углом и деревьями.)

М е д в е д е в а. Как подумаешь о наших, бабьих делах - сердце замирает!

Е л е н а (видит мужа, не может скрыть радость). Ты уже... воротился?

М а с т а к о в (медленно проходя мимо). Да... то есть - нет ещё... Я похожу.

Е л е н а. Хочешь чаю?

М а с т а к о в. Нет.

О л ь г а (шепчет). Почему ты так долго? И такой скучный - почему?

М а с т а к о в (беспокойно). Идёмте...

О л ь г а. На вы? Что это значит?

М а с т а к о в. Мне трудно... я несколько устал.

О л ь г а. Да? Только?

(Уходят.)

П о т е х и н (выходит на террасу, видит Елену, Ольгу и Мастакова, уходящих вправо, и громко, торжественно говорит). Какую книгу спрашиваете вы, Ольга Владимировна? Я не брал у вас книг. Может быть, это ты брал, Константин? (Взглянул в сторону Елены и ушёл, спрятав голову в плечи.)

Е л е н а (судорожно оправляя платок на груди). Какой неприятный голос... у доктора!

М е д в е д е в а. Ох, не люблю я этих семинаристов! Грубияны, зазнаишки...

Е л е н а (с преувеличенным интересом). Разве он семинарист?

М е д в е д е в а. Он ведь у дяди воспитывался, у попа. Землемер-то смолоду в ссылке был, далеко где-то, в Сибири...

Е л е н а (прислушиваясь). Вот как? (Остановилась.) Вам не кажется...

М е д в е д е в а. Что?

Е л е н а (прижимаясь к ней). Смеются? Кто-то смеётся...

М е д в е д е в а (не сразу). Нет, не слышу будто. Кому бы тут смеяться? Только Ольга Владимировна и умеет...

Е л е н а. Да?

М е д в е д е в а. Приятная женщина, право! Злая как будто, а приятная...

Е л е н а. Чем же приятная?

М е д в е д е в а. Да вот - весёлая. Лёгкая. Даже наш жених, когда она придёт, зубы свои зелёные оскаливает. Пытался было грусть на неё нагнать знаете ли, говорит, что все мы, люди, на смерть осуждены? А она - ни за что, говорит, не помру раньше срока...

Е л е н а. Она... не очень легкомысленна?

М е д в е д е в а. Есть это в ней. Да ведь тяжёлые-то мысли, серьёзные-то, не всякой бабе по сердцу. А так она ничего, умная. Своего не упустит... И мужчине цену знает!

(Зина устало выходит с левой стороны, бросается в кресло, смотрит на мать и Елену, криво улыбаясь.)

М е д в е д е в а (тревожно). Что ты? Что ты какая, бог с тобой?

З и н а. Устала...

М е д в е д е в а. Ох, убьёт он тебя!..

3 и н а. Не он, мама! И вы... совершенно напрасно кричите о нём при чужих людях! Лена, поздравь меня, я победила сердце Самоквасова.

Е л е н а (искренно). Ой... несчастный!

М е д в е д е в а. Ну, уж я скажу - даже этот и то лучше... хоть здоровый!

3 и н а. И - деньги есть, мама! Ты подумай! Не знаю, Лена, кто более несчастен, он или я. Как он удивительно говорил... Стоял на коленях... предлагая деньги, чтобы отправить Васю на юг. С доктором, сестрой милосердия... И плакал, точно ребёнок...

М е д в е д е в а (ворчит). Они все мальчишки, когда любят. Знакомо! Ты что же ему сказала?

З и н а (мечется). Мама! Можно ли спрашивать?

(Тяжёлое молчание.)

Е л е н а (задумчиво). Он очень несчастный человек... однажды он рассказал мне свою жизнь... даже страшно было слушать! Добрый - а делал ужасные вещи... жил, точно во сне. Иногда - просыпался, ненавидел себя и снова делал гадости. О женщинах говорит так задушевно, с уважением, а - жил с ними, как зверь... Странные люди... безвольные, бесформенные... когда же они исчезнут?

М е д в е д е в а. Вот, Лена, и ты говоришь, как я! Душат они!

З и н а (тоскуя). Дорогие мои, милые мои - что же делать? (Со страхом, понижая голос до шёпота.) Ведь я не люблю Васю... разлюбила я его...

М е д в е д е в а (благодарно). Слава тебе господи!

З и н а. Молчи, мама! Это - плохо... ты не понимаешь!

Е л е н а (сухо). Это понятно.

З и н а. Мне его жалко... нестерпимо жалко! Но я - не могу... эти холодные, липкие руки... запах... мне трудно дышать, слышать его голос... его мёртвые, злые слова... Лена - это ужасно: жалеть и - не любить, это бесчестно... оскорбительно!.. Он говорит... и точно это не он уже... говорит злые пошлости... Он ненавидит всех, кто остаётся жить... Что он говорит иногда, боже мой! И это тот, кого я любила! (Плачет.) Я уже не могу... Я вздрагиваю, когда он касается меня рукой... мне противно!

М е д в е д е в а. Дочка моя... и мне его жалко... да тебе-то, тебе-то жить надобно!

З и н а. Ах, боже мой, боже мой... как хорошо было любить... как хорошо, когда любишь!..

Е л е н а (наклоняется к ней, сдерживая рыдания). Да... когда любишь... когда мы любим - нас нет...

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Дом подвинут ближе к зрителю. Серый, облачный вечер. На террасе, в плетёном с высокой спинкой кресле, сидит, читая книгу, В у к о л П о т е х и н. Ноги его - на сиденье другого кресла. Сквозь окно, закрытое марлей, видно доктора - он ходит по комнате и курит.