Максим Горький - Егор Булычов и другие

М е л а н и я (встала). Слова эти... слова твои такие, что ежели владыке Никандру сказать про них...

Б у л ы ч о в. А - в чём я ошибся?

М е л а н и я. Еретик! Подумай - что лезет тебе в нездоровую-то башку? Ведь - понимаешь, ежели бог допустил дьявола соблазнить тебя - значит, бог от тебя отрёкся.

Б у л ы ч о в. Отрёкся - а? За что? За то, что я деньги любил, баб люблю, на сестре твоей, дуре, из-за денег женился, любовником твоим был, за это отрёкся? Эх ты... ворона полоротая! Каркаешь, а - без смысла!

М е л а н и я (ошалела). Да что ты, Егор? Обезумел ты? Господи помилуй...

Б у л ы ч о в. Молишься день, ночь под колоколами а - кому молишься, сама того не знаешь.

М е л а н и я. Егор! В пропасть летишь! В пасть адову... В такие дни... Всё разрушается, трон царёв качают злые силы... антихристово время... может - Страшный суд близок...

Б у л ы ч о в. Вспомнила! Страшный суд... Второе пришествие... Эх, ворона! Влетела, накаркала! Ступай, поезжай в свою берлогу с девчонками, с клирошанками лизаться! А вместо денег - вот что получишь от меня - на! (Показывает кукиш.)

М е л а н и я (поражена, почти упала в кресло). Ох, негодяй...

Б у л ы ч о в. Глафира - блудодейка? А - ты? Ты кто?

М е л а н и я. Врёшь... Врёшь... (Вскочила). Мошенник! Издохнешь скоро! Червь!

Б у л ы ч о в. Прочь! Уходи от греха...

М е л а н и я. Змей... Дьявол...

Б у л ы ч о в (один, рычит, потирает правый бок, кричит). Глафира! Эй...

К с е н и я. Что ты? А Меланья-то где?

Б у л ы ч о в. Улетела.

К с е н и я. Неужто опять поссорились?

Б у л ы ч о в. Ты надолго уселась тут?

К с е н и я. Дай же ты мне, Егор, слово сказать! Ты совсем уж перестал говорить со мной, будто я мебель какая! Ну, что ты как смотришь?

Б у л ы ч о в. Валяй, валяй, говори!

К с е н и я. Что же это началось у нас? Светопреставление какое-то! Зятёк у себя, наверху, трактир устроил, с утра до ночи люди толкутся, заседают чего-то; вчера семь бутылок красного выпили да водки сколько... Дворник Измаил жалуется - полиция одолела его, всё спрашивает: кто к нам ходит? А они там всё про царя да министров. И каждый день - трактир. Ты что голову повесил?

Б у л ы ч о в. Валяй, валяй, сыпь! Молодой, я - любил в трактире с музыкой сидеть.

К с е н и я. Малаша-то зачем приезжала?

Б у л ы ч о в. Врать, Аксинья, ты - не можешь! Глупа для этого.

К с е н и я. Чего же это я соврала, где?

Б у л ы ч о в. Здесь Маланья приехала по уговору с тобой о деньгах говорить.

К с е н и я. Когда же это я уговаривалась с ней, что ты?

Б у л ы ч о в. Ну - ладно! Заткни рот...

(Оживлённо входят Достигаев, Звонцов, Павлин.)

Д о с т и г а е в. Егор, послушай-ко, что отец Павлин из Москвы привёз...

К с е н и я. Ты бы лёг, Егор!

Б у л ы ч о в. Ну, слушаю... отец!

П а в л и н. Хорошего мало рассказать могу, да, по-моему, и хорошее-то - плохо, ибо лучше того, как до войны жили, ничего невозможно выдумать.

Д о с т и г а е в. Нет, протестую! Не-ет!

(Звонцов шепчется с тёщей.)

К с е н и я. Плачет?

Д о с т и г а е в. Кто плачет?

К с е н и я. Игуменья.

Д о с т и г а е в. Что же это она?

Б у л ы ч о в. Идите-ко, взгляните, чего она испугалась? А ты, отец, садись, рассказывай.

Д о с т и г а е в. Интересно, от какой жалости плачет Маланья.

П а в л и н. Великое смятение началось в Москве. Даже умственно зрелые люди утверждают, что царя надобно сместить, по неспособности его.

Б у л ы ч о в. С лишком двадцать лет способен был.

П а в л и н. Силы человека иссякают от времени.

Б у л ы ч о в. В тринадцатом году, когда триста лет Романовы праздновали, Николай руку жал мне. Весь народ радовался. Вся Кострома.

П а в л и н. Это - было. Действительно - радовался народ.

Б у л ы ч о в. Что же такое случилось? Вот и Дума есть... Нет, дело не в царе... а в самом корне...

П а в л и н. Корень - это и есть самодержавие.

Б у л ы ч о в. Каждый сам собой держится... своей силой... Да вот сила-то - где? На войне - не оказалось.

П а в л и н. Дума способствовала разрушению сил.

Е л и з а в е т а (в дверях). Вы, отец Павлин, исповедуете?

П а в л и н. Ну, что это, какой вопрос.

Е л и з а в е т а. А где мой муж?

П а в л и н. Был здесь.

Е л и з а в е т а. Какой вы строгий сегодня, отец Павлин. (Исчезла. )

Б у л ы ч о в. Отец...

П а в л и н. Что скажете?

Б у л ы ч о в. Всё - отцы. Бог - отец, царь - отец, ты - отец, я отец. А силы у нас - нет. И все живём на смерть. Я - не про себя, я про войну, про большую смерть. Как в цирке зверя-тигра выпустили из клетки на людей.

П а в л и н. Вы, Егор Васильевич, - успокойтесь...

Б у л ы ч о в. А - на чем? Кто меня успокоит? Чем? Ну - успокой... отец! Покажи силу!

П а в л и н. Почитайте священное писание, библию, например, Иисуса Навина хорошо вспомнить... Война - в законе...

Б у л ы ч о в. Брось. Какой это - закон? Это - сказка. Солнце не остановишь. Врёте.

П а в л и н. Роптать - величайший грех. Надобно с тихой душой и покорно принимать возмездие за греховную нашу жизнь.

Б у л ы ч о в. Ты примирился, когда тебя староста, Алексей Губин, обидел? Ты - в суд подал на него, Звонцова адвокатом пригласил, за тебя архиерей вступился? А вот я в какой суд подам жалобу на болезнь мою? На преждевременную смерть? Ты - покорно умирать будешь? С тихой душой, да? Нет, - заорёшь, застонешь.

П а в л и н. Речи такие не позволяет слушать сан мой. Ибо это речи...

Б у л ы ч о в. Брось, Павлин! Ты - человек. Ряса - это краска на тебе, а под ней ты - человек, такой же, как я. Вот доктор говорит - сердце у тебя плохое, ожирело...

П а в л и н. К чему ведут такие речи? Подумайте и устрашитесь! Установлено от веков...

Б у л ы ч о в. Установлено, да, видно, не крепко.

П а в л и н. Лев Толстой еретик был, почти анафеме предан за неверие, а от смерти бежал в леса, подобно зверю.

К с е н и я. Егор Васильевич, Мокей пришёл, говорит: Якова ночью жандармы арестовали, так он спрашивает...

Б у л ы ч о в. Ну, спасибо, отец Павлин... за поучение! Я ещё тебя... потревожу. Позови Башкина, Аксинья! Скажи Глафире - пусть каши принесёт. И - померанцевой.

К с е н и я. Нельзя тебе водку...

Б у л ы ч о в. Всё - можно. Ступай! (Оглядывается, усмехаясь бормочет.) Отец... Павлин... Филин... Тебе, Егор, надо было табак курить. В дыму - легче, не всё видно... Ну, что, Мокей?

Б а ш к и н. Как здоровье, Егор Васильевич?

Б у л ы ч о в. Всё лучше. Якова арестовали?

Б а ш к и н. Да, ночью сегодня. Скандал!

Б у л ы ч о в. Одного?

Б а ш к и н. Говорят - часовщика какого-то да учительницу Калмыкову, которая Александре Егоровне уроки давала, кочегара Ерихонова, известный бунтарь. Около десятка будто.

Б у л ы ч о в. Все из тех - долой царя?

Б а ш к и н. У них это... различно: одни царя, а другие - всех богатых, и чтобы рабочие сами управляли государством...

Б у л ы ч о в. Ерунда!

Б а ш к и н. Конечно.

Б у л ы ч о в. Пропьют государство.

Б а ш к и н. Не иначе.

Б у л ы ч о в. Да... А - вдруг - не пропьют?

Б а ш к и н. А что ж им делать без хозяев-то?