Максим Горький - Еще о черте

- Вы попробуйте, - раздался вежливый голос. - Если угодно - я могу помочь вам в этом...

Иван Иванович быстро поднял голову и вздрогнул, - при виде чёрта всегда вздрагиваешь.

- Извините... я не заметил, когда вы вошли... Если не ошибаюсь - имею честь видеть... чёрта?

- Именно, - сказал чёрт.

- Гм... гм... чему обязан удовольствием?..

- Да просто я зашёл к вам от нечего делать. Ведь сегодня - вы знаете? - канун крещенья, и нас, чертей, в этот день отовсюду изгоняют. На улице туман, сырость... скверная зима в этом году! И вот я, зная вас за человека гуманного...

Иван Иванович был смущён. Он никогда не относился серьёзно к вопросу о бытии чёрта и теперь, при виде его, чувствовал себя виноватым пред ним.

- Я... очень рад! - говорил он, растерянно улыбаясь. - Вам, может быть, неловко на подоконнике? Прошу вас...

- О, не беспокойтесь! Я, как и вы, очень быстро привыкаю ко всякому положению, как бы оно ни было неудобно.

- Мм... очень приятно! - сказал Иван Иванович и подумал про себя: "Однако он... грубоват... или, вернее - фамильярен".

- Вы, кажется, выразили желание почистить себе сердце, а?

- Н-да... знаете, человек, несмотря на прогресс ума, всё ещё слаб в борьбе со страстями... Но - простите! если я не ослышался, вы предложили мне свою помощь в этом... предприятии?

- Предложил и повторяю - готов служить вам!

- Но ведь это - против вашей специальности? - удивился человек.

- Э, Иван Иванович! - воскликнул чёрт, бесшабашно махнув рукой. - Вы думаете, не надоела мне моя специальность?

- Да?

- Ещё бы! Даже человеку порой надоедает делать всё только пакости, и он иногда искренно кается...

"А что если я приму его помощь? - думал Иван Иванович. - Он, наверное, может сделать меня совершенным. Вот будут поражены мои знакомые..."

- Так скажите мне, что вас стесняет? - настаивал чёрт.

- Но... э... видите ли... ведь это, должно быть, очень болезненная операция?

- Только для твёрдых сердцем, для тех, у кого чувства цельны и глубоко вросли в сердце.

- А я?

- У вас - вы извините, ведь я являюсь как бы доктором, - у вас сердце мягкое, такое, знаете... дряблое, как переросшая редиска, например. Когда я буду извлекать из него стесняющие вас страсти, вы почувствуете то же, что чувствует курица, когда у неё выдёргивают перья из хвоста...

Иван Иванович задумался и, подумав, спросил:

- А позвольте узнать, вы за вашу... услугу потребуете мою душу?

Чёрт вскочил с подоконника на пол и, тревожно махая лапками, заговорил:

- Душу? О, нет! Нет, пожалуйста... мне не надо... Помилуйте?! Куда мне её? Извините! я хотел сказать - на что её мне? Ах, не то, не то! Я хотел сказать...

Иван Иванович смотрел, как чёрт суетился, и чувствовал себя обиженным.

- Я потому спросил об этом, что вообще вами принято...

- Это было раньше, когда существовали здоровые, крупные души...

- Вы как будто пренебрегаете моей душой...

- О, нет! Но я... я просто хочу быть бескорыстным сегодня... И потом, согласитесь, разве мне не интересно видеть совершенного человека?

- Гм... Так вы говорите, что это не больно и не опасно?

- Уверяю вас! При моей помощи достижение совершенства вам совсем ничего не будет стоить... Да вот не угодно ли, извлечём из вашего сердца что-нибудь на пробу?

- П...пожалуй...

- И прекрасно! Что всего более отягощает вас?

Иван Иванович задумался. Очень трудно сказать сразу, которая из наших страстишек любезна нам менее других.

- Нет, уж вы, пожалуйста, начинайте с маленького.

- Мне всё равно... с чего прикажете?

Иван Иванович опять замолчал. Хотя он и часто разбирался в душе своей, но от этого, - а может быть, поэтому именно, - в ней царил полнейший хаос: всё в ней было скомкано, перепутано... и, как усиленно ни ворошил он теперь её содержимое, не мог он найти в ней ни одного чувства определённого, цельного, чистого от посторонних примесей.

Чёрт устал ждать и предложил ему:

- Давайте выдернем из вашего сердца честолюбие: оно ведь небольшое у вас...

- Ну, хорошо! - сказал Иван Иванович со вздохом, - вытаскивайте его из меня...

Чёрт приблизился к нему и, коснувшись рукой его груди, быстро отдёрнул руку прочь. Иван Иванович почувствовал острое, но приятное колотьё, похожее на то, каким сопровождается извлечение заноз из пальца.

- А ведь в самом деле это не больно... - облегчённо сказал Иван Иванович. - Позвольте взглянуть, какое у меня было честолюбие-то...

. Чёрт протянул ему руку, и на ладони её Иван Иванович увидел нечто бесцветное, маленькое, сморщенное, похожее на тряпичку, которой долго вытирали пыль.

Посмотрел Иван Иванович на своё честолюбие и, вздохнув, тихонько сказал:

- А знаете... как вспомнишь, что это всё-таки кусок моего сердца... жалко!

- Не желаете ли, я извлеку из вас и жалость?

- Н-н... как же я буду без неё?

- Какая в ней польза?

- Ну, знаете, это хорошее человеческое чувство...

- Ну, а что вы скажете о злобе?

- Вот эту - вон! Вот эту - к чёрту! О, извините...

- Ничего... не беспокойтесь...

Чёрт снова коснулся груди Ивана Ивановича, и снова человек почувствовал укол. И снова на ладони чёрта лежало что-то, издававшее кислый запах и похожее на тряпочку...

- Н-да, - сказал Иван Иванович, сморщив нос, - вон она какая у меня... в натуральном-то виде...

- К ней много примешано трусости, - сказал чёрт.

- Вон что... гм... Но скажите, пожалуйста, отчего это у всех моих чувств такое... студенеобразное строение? Точно медузы...

- Судьба уж ваша такая, добрейший Иван Иванович, - сказал чёрт и брезгливо сбросил с ладони на пол кусок сердца своего пациента.

- А я себя уже начинаю чувствовать как-то особенно, - сообщил Иван Иванович, прислушиваясь к биению своего сердца.

- Приятно?

- Легче... просторнее стало в груди...

- Продолжать операцию?

- Я... не прочь...

- Что у вас есть ещё?

- Да... разное... вообще всё то, что имеется у людей...

- Гнев, например?

- О, да! Конечно... гнев, да... То есть, собственно говоря, не совсем это гнев... а, знаете... этакая нервозность... раздражение... очень беспокойное чувство!

- Убрать?

- Разумеется! Но только осторожнее, пожалуйста... У меня там всё немножко спутано... Вот, когда вы выдёргивали злобу, я почувствовал, как во мне шевельнулся стыд за неё...

- Это естественно, - сказал чёрт, - даже мне, при виде ваших чувств, стыдно за вас становится... очень уж вы неопрятно содержите сердце-то ваше...

- Что же, разве я виноват в этом? - возразил Иван Иванович. - Ведь сердце - не зубы: его щёткой с мелом не вычистишь...

- И в этом есть правда... Ну-с, так я оперирую?

- Я готов...

И третий раз чёрт коснулся своей рукою груди Ивана Ивановича.

Но когда он отдёрнул её - на руке у него оказалась целая груда какой-то легковесной и совершенно неопределённой мешанины. Она не имела никакой формы, пахла чем-то затхлым и была окрашена в два цвета: в тот зеленовато-серый, который свойствен недозрелым плодам, и в тот тёмно-бурый, который они принимают, когда загниют.