Максим Горький - Кладбище

- Не совсем...

Он шумно вздохнул.

- А это - просто понять. Прежде всего я - не раб божий, но - человек, разумно исполняющий все добрые заветы его в меру моих сил. И никто - даже сам бог - не вправе требовать от меня свыше того, что я могу дать. Так?

Я согласно наклонил голову.

- Ага? - вскричал поручик.- То-то-с!

Резким движением он, нахлобучив шляпу на ухо, стал еще более задорным, а затем развел руки и прогудел гибким баском:

- Какое же это кладбище? Это - позорище!

- Не понимаю, чего вы хотите,- осторожно сказал я.

Он живо ответил:

- Я хочу, молодой человек, чтоб ничто, достойное внимания, не исчезало из памяти людей. А в жизни - всё достойно вашего внимания, И-моего! Жизнь недостаточно уплотнена, и каждый из пас чувствует себя без опоры в ней именно потому, сударь мой, что мы невнимательны к людям...

Нервно выхватив из кармана брюк тяжелый, серебряный портсигар с желтым шнуром и обильными монограммами, он сунул его мне, приказав:

- Курите!

Я взял толстую папиросу, думая о поручике:

"А беспокойно, должно быть, людям с тобою..."

Закурили. Табак был страшно крепок, но старик затягивался глубоко и жадно, с шумом выгонял изо рта и ноздрей длинные струи дыма и пристально следил, как тихий ветер относит на могилы синеватые облака. Его глаза потускнели, углубились, красные жилки исчезли со щек, и лицо стало серым.

- Каков табак? - спросил он тихо и полусонно.

- Очень крепок!

- Да. Это меня спасает. Я человек... возбужденный и нуждаюсь...

Не кончив - он замолчал, со вкусом глотая дым и рассматривая большой янтарный мундштук. На монастырской колокольне неохотно ударила к вечерней ноющий звук поплыл в воздухе лениво, устало, и все вокруг сделалось серьезнее, грустней.

...Почему-то мне неотвязно вспоминался Ираклий Вырубов, в валяных туфлях на тяжелых лапах, толстогубый, с жадным ртом и лживыми глазами,аккуратный поручик мог бы целиком войти, как в футляр, в это огромное, пустое тело.

...Воскресенье, вечер. На пожарище красно сверкает битое стекло, лоснятся головни, шумно играют дети, бегают собаки, и ничто ничему не мешает, связанное всё поглощающей тишиною окраины города, пустотой широко развернувшейся степи, прикрытое душным, мутно-синим пологом неба. Кладбище среди этой пустыни - точно остров среди моря,

Вырубов сидит у ворот на лавочке рядом со мною, скосив похотливые глаза влево, где, под окном своего дома, на завалине, расположилась пышная, волоокая кружевница Ежова, истребляя паразитов в темных кудрях восьмилетнего сына своего Петьки Кошкодава. Бойко перебирая привычными к быстрым движениям пальцами, она сочным голосом насмешливо говорит в окно невидимому мужу, торговцу старыми вещами на балчуге:

- Да-а, плешивый чёрт, как же... Взял свою цену, да-а... Тебя бы шандалом этим но калмыцкому носу твоему,- дурак! Свою цену...

Вырубов, вздыхая, лениво поучает меня:

- Воля была дана в ошибку, хотя я отечеству моему - ничтожный слуга, а это мне ясно-понятно! Надобно было бы обратить все помещичьи земли в собственность государеву,- во-от как надобно было сделать! И тогда все бы мужики, мещане - словом говоря - весь народ имел бы единохозяина. Народ не может жить добропорядочно, не зная - чей он? Народ - любовластник, он желает всегда иметь над собой единоруководящую власть. Всякий человек ищет над собою власти...

И, повысив голос, насыщая каждое слово приторной ложью, говорит в сторону соседки:

- Вот, возьмите в пример,- работящая, свободная ото всего женщина...

- Это от чего же я свободна? - отзывается Ежова, с полной готовностью на ссору.

- Я ведь говорю не в осуждение, а в почет тебе, Павушка...

- К телке своей ласкайся!

Откуда-то из-за забора звонко вылетает ядовитый вопрос Диканьки:

- Это кто же-корова?

Вырубов тяжело встает и идет на двор, договаривая:

- Все люди нуждаются в присмотре единовластного ока...

Его племянница и соседка поливают друг друга отборной, звонкой руганью. Вырубов встал в калитку, как в раму, и внимательно слушает, причмокивая, приклонив ухо в сторону Ежовой. Диканька кричит:

- А по-моему, а по-моему.,,

- Ты меня помоями твоими Не угощай,- на всю улицу откликается зубастая Павла.

...Поручик Хорват выдул из мундштука окурок, искоса взглянул на меня и неприязненно, показалось мне, шевельнул толстыми усами:

- О чем, смею спросить, мечтаете?

- Хотелось понять вас...

- Это-нетрудно,-сказал он, сняв шляпу и помахивая ею в лицо свое.-Это-в двух словах. Все дело в том, что у нас нет уважения ни к себе, ни к людям,- вы замечаете? Ага? То-то-с!..

Его глаза снова помолодели, прояснились, он схватил меня за руку крепкими, приятно горячими пальцами.

- А-отчего? Очень проста; как я буду уважать себя, где я научусь тому, чего нет, понимаете-нет!

Он придвинулся еще ближе ко мне и вполголоса сообщил секретно:

- У нас, на Руси, никто не знает, зачем он. Родился, жил, помер - как все! Но - зачем?

Поручик снова возбуждался: краснело лицо, и нервные движения рук стали ненужно быстры.

- Всё это потому, государь мой, что нами - частью забыта, частью не понята, в главном же - скрывается от нас работа человека, так-то-с! И у меня есть идея... то есть - проект, да - проект... это в двух словах!

- Нн-о-у... нн-о-у,- докучно растекалось над могилами холодное пение маленького колокола.

- Представьте, что каждый город, село, каждое скопление людей ведет запись делам своим, так сказать - "Книгу живота",- не сухой перечень результатов работы, а живой рассказ о прижизненных деяниях каждого человека, а? Но-без чиновников! Пишет городская дума, волостное правление, специальная "Управа жизни",-я не знаю кто. только-без чиновников! И пишется вес! Все. что необходимо знать о человеке, который жил с нами и отошел от нас!

Он протянул руки к могилам;

- Я должен знать, за что положили свою жизнь все эти люди. я живу их трудом и умом, на их костях,- вы согласны?

Я молча кивнул головою, а он торжествующе воскликнул:

- Ага,- видите? Обязательно - записывать всё, что человек сделал хорошо или поучительно плохо! Например: некто сложил печь, особенно спорую на тепло,- эапишите-с! Некто убил бешеную собаку - записать! Выстроил школу, замостил грязную улицу, первый научился хорошо ковать: лошадей, всю жизнь боролся словом и делом с неправдой - за-пи-ши-те! Женщина родила пятнадцать человек здоровых детей,- а! - это очень нужно записать: это великое дело - дать земле здоровых детей!

И, тыкая пальцем в серый намогильный камень со стертой надписью, он почти закричал:

- Под сим камнем погребено тело человека, всю жизнь свою любившего одну женщину - одну! - это нужно записать! Мне не нужно имен,- мне нужны дела! Я хочу, должен знать жизнь и работу людей. Когда отошел человек напишите на кресте его могилы - "крест яко ярем", это надо помнить! напишите для меня, для жизни подробно и ясно все его дела! Зачем он жил? Крупно напишите, понятно,- так?