Максим Горький - Мальва

На промысле было тихо и пустынно. Окна в бараках были открыты, и эти большие, деревянные ящики тоже, казалось, изнывали от жары. В приказчиковой конторе, спрятавшейся между бараками, надрываясь, кричал ребенок. Из-за груды бочек доносились чьи-то тихие голоса.

Яков смело пошел на них: ему показалось, что он слышит речь Мальвы. Но, подойдя к бочкам и взглянув за них, он отступил назад и, насупившись, стал.

За бочками, в тени их, лежал вверх грудью, закинув руки под голову, рыжий Сережка. По одну сторону его сидел отец, а по другую - Мальва.

Яков подумал про отца:

"Зачем он тут? Неужто перевелся на промысел со своей спокойной должности для того, чтобы к Мальве ближе быть, а его к ней не подпускать? Ах, черт! Кабы мать все эти его поступки знала!.. Идти к ним или не надо?"

- Так! - сказал Сережка. - Стало быть - прощай? Ну, что же! Иди, ковыряй землю...

Яков радостно моргнул.

- Иду... - сказал отец.

Тогда Яков смело шагнул вперед и поздоровался:

- Честной компании!

Отец мельком взглянул на него и отвернулся в сторону, Мальва и бровью не моргнула, а Сережка дрыгнул ногой и сказал густым голосом:

- Вот воротился из дальних стран возлюбленный сын наш Яшка! - и своим обыкновенным тоном добавил: - Драть с него шкуру на барабан, как овчину с барашка...

Мальва тихо засмеялась.

- Жарко! - сказал Яков, садясь.

Василий снова взглянул на него.

- А я тебя, Яков, жду, - заговорил он.

Голос его показался Якову более тихим, чем всегда, и лицо было тоже точно новое.

- Я за харчами... - сообщил он и попросил у Сережки табаку на папироску.

- Нет от меня табаку тебе, дураку, - сказал Сережка, не двигаясь.

- Ухожу я домой, Яков, - внушительно произнес Василий, ковыряя песок пальцем руки.

- Что - так? - невинно посмотрел на него сын.

- Ну, а ты... останешься?

- Да, я останусь... Что нам двоим дома делать?

- Ну... я ничего не скажу. Как хочешь... не маленький! Только ты тово... помни, что я недолго протяну. Жить-то, может, и буду, а работать не знаю уж как... Отвык я, чай, от земли... Так ты помни, мать у тебя там есть.

Ему, должно быть, трудно было говорить: слова как-то вязли у него в зубах. Он гладил бороду, и рука его дрожала.

Мальва пристально смотрела на него. Сережка прищурил один глаз, а другой сделал круглым и уставил его в лицо Якова. Яков был полон радости и, боясь выдать ее, молчал, глядя на свои ноги.

- Не забудь же про мать-то... Смотри, один ты у нее, - говорил Василий.

- Чего там? - сказал Яков, поежившись. - Я знаю.

- Ладно, коли знаешь!.. - недоверчиво взглянув на него, сказал отец. Я говорю только - не забудь, мол.

Василий глубоко вздохнул. Несколько минут все четверо молчали. Потом Мальва сказала:

- Скоро зазвонят на работу...

- Ну, я пойду!.. - поднимаясь на ноги, объявил Василий. И все остальные встали за ним.

- Прощай, Сергей... Случится тебе быть на Волге - может, заглянешь?.. Симбирского уезда, деревня Мазло, Николо-Лыковской волости...

- Ладно, - сказал Сережка, тряхнул ему руку и, не выпуская ее из своей жилистой лапы, поросшей рыжей шерстью, взглянул с улыбкой в его грустное и серьезное лицо.

- Лыково-Никольское - большое село... Далеко его знают, а мы от него четыре версты, - объяснял Василий.

- Ну, ну... Я забреду, - коли случай будет...

- Прощай!

- Прощай, милый человек!

- Прощай, Мальва! - глухо сказал Василий, не глядя на нее.

Она не торопясь вытерла себе губы рукавом и, закинув ему свои белые руки на плечи, трижды молча и серьезно поцеловала его в щеки и губы.

Он смутился и что-то невнятно промычал. Яков наклонил голову, скрывая усмешку, а Сережка легонько зевнул, глядя в небо.

- Жарко тебе будет идти, - сказал он.

- Ничего... Ну, прощай, Яков!

- Прощай!

Они стояли друг против друга, не зная, что делать. Печальное слово "прощай", так часто и однообразно звучавшее в воздухе в эти секунды, пробудило в душе Якова теплое чувство к отцу, но он не знал, как выразить его: обнять отца, как это сделала Мальва, или пожать ему руку, как Сережка? А Василию была обидна нерешительность, выражавшаяся в позе и на лице сына, и еще он чувствовал что-то близкое к стыду пред Яковом. Это чувство вызывалось в нем воспоминаниями о сцене на косе и поцелуями Мальвы.

- Так про мать-то помни! - сказал наконец Василий.

- Да ладно уж! - тепло улыбнувшись, воскликнул Яков. - Ты не беспокой себя... а я уж!..

И он тряхнул головой.

- Ну... и все! Живите тут, дай вам господь... не поминайте лихом... Так котелок-то, Серега, в песке я зарыл, под кормой, у зеленой лодки.

- А на что ему котелок? - быстро спросил Яков.

- Он на мое место определен... Туда, на косу! - объяснил Василий.

Яков посмотрел на Сережку, взглянул на Мальву и опустил голову, скрывая радостный блеск в своих глазах.

- Прощайте ж, братцы... иду я!

Василий поклонился им и пошел. Мальва двинулась за ним.

- Я провожу тебя немножко...

Сережка лег на песок и схватил за ногу Якова, тоже было шагнувшего за Мальвой.

- Тпру! Куда?

- Погоди! Пусти... - рванулся было Яков.

Но Сережка схватил его за другую ногу.

- Посиди со мной...

- Да ну-у! Чего дуришь?

- Я не дурю... А ты сядь!

Яков сел, стиснув зубы.

- Чего тебе надо?

- Погоди! Ты помолчи, а я подумаю, потом и скажу...

Он грозно окинул парня своими нахальными глазами, и Яков покорился ему...

Мальва и Василий несколько времени шли молча. Она заглядывала сбоку в лицо ему, а глаза ее странно блестели. А Василий угрюмо нахмурился и молчал. Ноги их вязли в песке, и шли они медленно.

- Вася!

- Что?

Он взглянул на нее и тотчас же отвернулся.

- А ведь это я нарочно поссорила тебя с Яшкой-то... Можно бы и так жить вам здесь, не ссорясь, - говорила она спокойно и ровно.

- Зачем же это ты? - помолчав, спросил Василий.

- Не знаю... Так!

Она пожала плечами, усмехаясь.

- Хорошее сделала дело! Эх ты! - укорил он ее злым голосом.

Она промолчала.

- Испортишь ты мне парня, вконец испортишь! Эхма! Ведьма ты, ведьма... бога не боишься... стыда не имеешь... что делаешь?

- А что надо делать? - спросила она его. Не то тревога, не то досада звучали в ее вопросе.

- Что? Эх ты!.. - вспыхивая острой злобой к ней, воскликнул Василий.

Ему страстно хотелось ударить ее, свалить ее себе под ноги и втоптать в песок, ударяя сапогами в ее грудь и лицо. Он сжал кулак и оглянулся назад. Там, у бочек, торчали фигуры Якова и Сережки, и лица их были обращены к нему.

- Поди прочь, - уйди! Расшиб бы я тебя...

Он почти шептал ей ругательства прямо в лицо. Глаза у него были налиты кровью, борода тряслась, а руки невольно тянулись к ее волосам, выбившимся из-под платка.

Она же смотрела на него спокойно своими зелеными глазами.

- Убить бы мне тебя, потаскуха ты! Погоди... налетишь еще... сломят тебе башку!

Она усмехнулась, помолчала, а потом, вздохнув глубоко, бросила ему: