Максим Горький - Мужик

- Что вы? - спросил архитектор.- Думаете - звереть начинаю? Нет еще... рано еще! Хотя среди них озвереешь.. Я вот уже две недели не отдыхал от них... Сегодня вечером иду к Варваре Васильевне... Вы что такой бледный?..

- Не спал ночь...

- Стихи писали?

- Доклад о кладбищах...

- Бедняжка!

- Потом лег спать... но не спалось. В голове какая-то муть... Лежал, глядя в потолок, и, слушая, как бьется сердце, думал в такт его биению: "Жизнь идет, жизнь идет!" Скучное занятие!

Павел Иванович не спеша достал папиросницу, закурил и, выпустив изо рта клуб дыма, стал следить, как дым колеблется и тает в воздухе.

- Н-да, вы избрали себе невеселую специальность,- сказал Шебуев, ласково поглядывая на его лицо.

- Это вы про санитарию?

- Нет, про мечтания...

В доме, сзади них, что-то с грохотом повалилось: раздались громкие крики, Лязг железа, дребезг стекол, и все звуки тучей поплыли над садом.

- О, чёрт... что там? - вскричал Малинин, побледнев и вскакивая со скамьи.

Шебуев взял его за рукав пальто и потянул вниз, с усмешкой говоря:

- Не беспокойтесь... Самое обыкновенное дело... жизнь идет и разрушает старые постройки...

- Вы уверены... никого не задавило? - нервозно подергиваясь, спросил врач.

- Уверен, уверен! Вам бы холодненькой вод имей полечиться, а?

- Мне и так холодно... жить...

- Тогда влюбитесь... Это согревает...

Малинин мельком взглянул на него и, не сказав ни слова, стал тихо сдувать пепел с папиросы.

- Быть влюбленным - славно! - заговорил Шебуев негромко и глядя куда-то в глубь сада.- Сейчас - это захочется... улучшить себя... прибраться... нарядить душу во всё яркое... захочешь быть лучше всех людей для любимой женщины... всех умнее, всех сильнее... Славно!

- А потом праздничный костюм долой, и - бедная женщина вместо рыцаря увидит пред собой грубого виллана с претензиями владыки...

- Может, и увидит... Это уж ее дело... Захочет она - и праздничный костюм не износится во всю жизнь... Пусть только чинит вовремя, пусть не дает рыцарю обноситься и расстегнуться...

- Вы читали "Без догмата"? - спросил Малинин.

- Читал... Отвратительная книга! Вот где, батенька, гипертрофия интеллекта изображена во всей гнусности...

- Вы шутите? - с изумлением воскликнул врач.

- Нимало.

- Не может быть! Да неужели вам чужда эта тонкость психики, острота чувств, духовная сложность героя?

- И никаких чувств там нет, а есть одни разнузданные умствования бескровного человека.

- Да ведь это вопль всё познавшей души.

- Ого! Это писк трусливой плоти, которая хочет жить, но боится жить...

- Ну, вы сели на своего конька! Я не спорю больше... у меня голова болит!..- воскликнул Малинин, раздраженно отвертываясь от собеседника.

Тот помолчал несколько секунд и спокойно предложил:

- Пойдемте завтракать?

- Идемте!..- согласился Малинин. А потом почти с удовольствием воскликнул: - Ну, право же, нет ни одного пункта, на котором мы сошлись бы!

- Верно! Но - и пускай не будет, да?

- Н-не знаю...

- Ну, идемте...

- Посидим еще минут пять?

Они взглянули друг на друга, и оба дружно расхохотались.

- А весело мне с вами! - вскричал Шебуев.

Малинин с улыбкой взглянул на него и, помолчав, сказал:

- Ну, пойдемте!.. В самом деле хочется есть...

Они встали и, не торопясь, пошли по дорожке сада. Малинин шел, покачиваясь, наклонив голову и глядя себе под ноги, а Шебуев, глубоко вдыхая весенний воздух, поглядывал на врача сбоку и, добродушно улыбаясь, шагал твердо. Шебуеву нравился этот задумчивый и прямой человек, хотя порою его искренность казалась архитектору болезненно вспухшей, никому не нужной и тягостной даже для самого Павла Ивановича... Порою он ловил себя на чувстве жалости к Малинину; иногда его печальные речи представлялись архитектору похожими на теплый пепел. Но в то же время он замечал за Павлом Ивановичем настойчивое желание встать ближе к нему; это было почему-то лестно для Шебуева и усиливало его симпатию к врачу.

- Вы о чем думаете? - дружески спросил он его минуты через две молчания.

- О вас,- с улыбкой ответил Малинин.- Что это вы проиграли Чечевицыну?

- Э, немного... то есть не особенно много... Обидно, что натолкнул его на мысль увеличить капитал... Чёрт знает, зачем мне это понадобилось... Молод еще я... И тороплюсь там, где надо бы поспешать медленно...

Малинин снова задумался, помолчал и, заглянув в лицо Шебуева, ласково заговорил:

- Я... хочу спросить вас... но боюсь, что это неловко.

- Ну, вот еще! Спрашивайте, не стесняясь... В чем дело?

- Говорят... у вас на стройке работает плотник... ваш родной дядя... у которого вы воспитывались? Вы извините...

- В чем это извинить? Работает дядя - и хороший плотник. Будь он грамотен - я б его десятником сделал... А почему он вас интересует?

Малинин помолчал.

- Почему? Да... мне думается, что это неловко... то есть должно стеснять вас... меня бы стесняло...

- Что же собственно стесняло бы вас? - с искренним удивлением спросил архитектор.

- Да... эта разница положений... Старик - ведь он уже стар? - работает за несколько рублей в месяц... тогда как я... архитектор... зарабатываю сотни...

Шебуев с острым блеском в глазах осмотрел собеседника и серьезно сказал:

- Н-да, при таких чувствах вам для уравнения с дядюшкой в заработке пришлось бы тоже пойти в плотники...

- Зачем же? - задумчиво возразил Павел Иванович,- Можно бы отправить его в деревню, на покой... Дать ему несколько сот...

- А, вон что! - воскликнул Шебуев.- Но я не филантроп и не охотник плодить в деревне кулаков, находя, что их и без моего дядюшки достаточно...

Малинин быстро взглянул на него и смутился.

- Аким Андреевич! - торопливо и мягко заговорил он.- Я, кажется, сделал неловкость? Вы обиделись, да? Ведь вы же знаете... я всегда говорю... вслух то, что не говорят.

- Да вы не беспокойтесь! - искренним тоном воскликнул Шебуев,- разве я вас не понимаю? И если б я обиделся, то не на вас, а за вас. Действительно, обидно видеть людей хороших и честных, когда они ставят себя в зависимость от пустяков. Ведь что такое дядя-плотник? Пустяк!..

- О, что это вы? - тихонько проговорил Малинин.

- Ну да! Пустяк, мелочь! Да разве я учился и работал для того, чтобы устроить беспечальную жизнь моему дядюшке?

Малинин тихонько дотронулся рукой до его плеча и спросил:

- Вы ясно, вполне ясно представляете себе, для чего вы учились и работали?

- Да, ясно, вполне! - твердо ответил архитектор.

- Я так и думал... Это... хорошо, должно быть... А вот мне так становится ужасно скучно и... даже смешно, когда я вспомню, что двенадцать лет учился лишь для того, чтобы потом обнюхивать помойные ямы, колбасные, разные мастерские...

- Слушайте, милейший Поль! Хотите, я вас научу сделать солидное и очень нужное дело? Хотите, ну?

- Господи! Как он вспыхнул!