Александр Вельтман - Неистовый Роланд

— Сделайте милость, оставьте меня! — вскричал больной умоляющим голосом.

Адам Иванович отступил, замолк, затрясся.

— Неужели все против меня?. Неужели все согласились на мою погибель? Погибель! Нет!.. — и с этими словами, кинув грозный взор и сбросив с головы повязку, продолжал скороговоркою бессвязные слова.

Городничий, Адам Иванович, казначей и лекарь молчали, не смея поднять глаз.

— Что это тачит! — продолжал опять больной явственно. — Все за мной ходят и не хотят ни на час меня одного оставить!..

Городничий, Адам Иванович, казначей и лекарь, исполняя волю его высокопревосходительства, вышли из комнаты; а он продолжал говорить что-то громко, с сердцем.

— Пойдемте, господа, — сказал городничий, — его высокопревосходительство предупрежден против нас. Это каверзы господина казначея.

— Напрасно изволите говорить, напрасно! — повторял казначей вслед за уходящими.

В спальне казначея был ужасный спор между ним и его женою.

— Полно, сударь! Ты думаешь только о своей дочери, а мою ты готов на кухню отправить, сбыть с рук, выдать замуж хоть за хожалого. Я своими ушами слышала, как он произнес имя Ангелики.

— Помилуй, душенька, я могу тебе представить в свидетели Осипа Ивановича. Как теперь слышу слова его высокопревосходительства: "это дом моей Софии, моей дражайшей Софии!"

— Ах ты, этакий! Так ты и последний домишко хочешь отдать в приданое своей возлюбленной Софии!.. Нет, сударь, этому не бывать!..

— Прямая ты мачеха! Бог с тобой! По мне все равно: и Ангелика моя дочь; впрочем, кто тебя знает…

С сердцем казначей вышел из комнаты, не кончив речи.

— Лысый чорт! Сам в себе сумлевается! — проворчала казначейша и кликнула Ангелику.

— Принарядилась? Вот так! Хорошо; косыночку-то поспусти немного на плечики. Ну, ступай; скажи, что я, дескать, лекарства хочу дать вашему высокопревосходительству.

Вятской породы, рябенькая, одутловатенькая Ангелика, получив наставления от матери, вошла в комнату больного.

Он лежал в забывчивости, глаза его были устремлены в потолок. Ангелика стукнула склянкой.

Больной оглянулся, привстал и произнес, устремив на нее взоры:

— Пойду к ней… да не подозрительно ли?.. Нет!.. Смею спросить, сударыня, о чем вы изволите беспокоиться?

— Лекарство вашему высокопревосходительству…

— Да вы на кого-то жаловались?

Ангелика вспыхнула. "Боже! — думала она, — он слышал, как я жаловалась на Софью матушке".

— Никак нет-с, я не жаловалась; у меня нет ни на кого сердца.

— Если угодно, я могу служить вам своим.

— Я не стою, ваше высокопревосходительство…

— Любовь! — вскричал он, отворотив голову в сторону. — Теперь вспомоществуй мне! — и, обратясь к Ангелике, продолжал: — Ах, сударыня, вы не откажете мне в вашей услуге!..

— Что вам угодно приказать?

— Открою вам тайну, меня угнетающую… ужасаюсь!.. Я б хотел открыть вам мое сердце, но язык не повинуется моему желанию…

- Если вы мне сделаете честь… мое состояние…

— Не в моей воле открыть вам причину моего беспокойства… Оно началось в тот самый день, как в этом доме было печальное происшествие….

"Когда умерла бабушка, меня здесь не было; я с матушкой была на ярмарке; только сестра оставалась", — подумала Ангелика и вспыхнула.

— Я видел божество, которого прелести ввергли меня в это бедствие.

— Я не знаю-с! — отвечала с сердцем Ангелика, — может быть, моя сестра Софья…

— Но крайней мере в вашей воле дать случай в последний раз на нее взглянуть! — сказал больной, смотря на нее неподвижными глазами.

— Извините-с! — произнесла, вспыхнув, Ангелика и, присев с презрительной улыбкой, выбежала из комнаты…

— Это ужас! — вскричала она, хлопнув дверью. — Он требует, чтоб я дала случай видеться ему с Софией.

— Видишь ли, мой друг? — сказал казначей, входя в комнату. — Не я ли тебе говорил?

— Очень рада, сударь, что свел дочку свою с вельможей; она годна на все руки! — вскричала казначейша.

Между тем больной что-то говорил вслух, слова: "а после приведи ко мне доктора, да как можно поскорей!" — громко раздались.

Казначей бросился к нему.

— Что угодно вашему высокопревосходительству? — произнес он тихо.

Больной, склонясь на подушки и смотря в потолок, продолжал:

— Слабость моя уменьшается…

— Слава богу, ваше высокопревосходительство! — сказал казначей, сложив руки и поклонившись. Больной продолжал:

— Силы подкрепляются какою-то надеждою… Конечно, Софья в безопасности. Ах, если бы исполнилось предчувствие! Всесильное существо! Какую принесу тебе благодарность, когда увижу в своих объятиях дражайшую Софью! Чу, я слышу ее голос!..

— Софья, Софья! — вскричал казначей, выбежав в спальню и схватив Софью за руку. — Ступай, поднеси его высокопревосходительству лекарство.

София, добренькая, скромненькая девушка с голубенькими глазками, на которых еще светились слезы от брани мачехи, втолкнутая отцом в комнату больного, остановилась и закрыла платком лицо.

— Я жив еще, любезная Софья! Жив еще! Не мучься! — вскричал больной, протягивая к ней руки. — В каком она исступлении! А, это от Любви ко мне!.. О, сердце мое раздирается болью и досадой!..

— Куда ты, Софья! — прошептал казначей, удержав дочь свою, которая хотела выбежать. — Извините, ваше высокопревосходительство, моя Софья немного застенчива.

— Не беспокойся, дражайшая! Мне оставлена жизнь… благодари провидение!.. Тьфу, дурак суфлер не подсказывает… Как бишь?..

— Батюшка! Пустите меня!.. — произнесла Софья, вырываясь из рук отца.

— Я жив, — продолжал больной, — и жив для того, что тебе это драгоценно…

— Слышишь, глупая! — шепнул казначей на ухо дочери.

— Теперь помоги мне встать, любезная Софья! Самому мне не позволяет слабость…

- Позвольте, я, ваше высокопревосходительство, приподниму вас! — С этими словами казначей бросился помочь больному привстать, а Софья выбежала вон из комнаты.

Приподнявшись с дивана, больной устремил глаза на казначея, долго что-то Шептал про себя; потом, вдруг схватив подушку и приподняв ее, вскричал:

— Что! Или ты, варвар, за тем пришел сюда, чтоб докончить свои злодеяния?

— Ваше высокопревосходительство! Милостивейший государь!.. Я ничего-с! — произнес казначей, затрепетав как лист.

— А где государь?

— Не нам, мелким людям, а вашему превосходительству довлеет знать сие, — отвечал казначей, почтительно поклонясь.

— Как можно, чтобы государь дал тебе команду надо мною? — вскричал снова больной.

— Не смею и думать, ваше высокопревосходительство; я человек подкомандный, всем распоряжается сам председатель…