Михаил Волконский - Черный человек

Все это заставило Чаковнина немедленно, выйдя от Дуньки, направиться в канцелярию губернского правления, чтобы узнать там, где живет доктор, и идти к нему.

Он хотел было зайти к Ипатьевой, где осталась Маша, и сказать ей, чтобы она напрасно не ждала мужа, но потом решил, что с дурными вестями спешить нечего, а лучше скорее повидаться с доктором.

В губернском правлении первый же сторож сказал Чаковнину адрес, и он пошел, сам еще не зная, что скажет и что сделает у доктора. Ему казалось только, что нужно идти к нему, и как можно скорее.

Доктор жил недалеко от кордегардии, где сидели они все и против которой был домик Ипатьевой. Вопреки обыкновению, дверь у доктора оказалась заперта наглухо.

«Ишь, сейчас видно, что злодей, — думал Чаковнин, стучась к доктору, — разве честные люди запирают двери?»

При тогдашнем множестве даровых слуг из крепостных двери на улицу не принято было запирать, а в передней всегда дежурил кто-нибудь из лакеев.

Лицо гайдука сразу показалось знакомым Чаковнину, и он стал припоминать, где он видел его.

— Доктора дома нет, — сказал гайдук.

И, как только он заговорил, так сейчас Чаковнин узнал его. Это был один из гайдуков покойного князя Гурия Львовича.

Видно, и он в свою очередь тоже узнал Чаковнина, что, впрочем, было нетрудно: кто раз видел грузную, огромную фигуру Чаковнина, тот забыть ее не мог.

— Ну, я подожду — все равно, коли дома нет, — возразил Чаковнин, желая войти.

Гайдук загородил ему дорогу.

— Говорю тебе, что я подожду, — повторил ему Чаковнин, взял гайдука за плечи и, как ребенка, отстранил от двери, а сам вошел.

— Барин, так нельзя! — начал было гайдук.

Чаковнин только повернулся к нему:

— Ну, ты поговори еще у меня!..

И он вступил в сени, представлявшие стеклянную галерею, вошел в переднюю, снял там верхнее платье, миновал первую комнату — нечто вроде приемной, и вошел в следующую.

В этой следующей комнате он застал черного доктора сидящим за столом.

Доктор сидел и раскладывал что-то вроде карт, какие-то изображения на отдельных листках, смотрел на них и быстро писал цифры и странные знаки на лежавшем несколько в стороне пред ним листе бумаги.

— А мне сказали сейчас, что вас дома нет! — проговорил Чаковнин, входя. — Вот ведь как врут люди!..

Черный доктор встал и, видимо, поняв, что Чаковнин вошел к нему насильно, несколько тревожно спросил:

— Что вам угодно?

— Что мне угодно? — повторил Чаковнин. — А вот, видите ли, я буду с вами прямо говорить. Прежде всего мне угодно получить документы, которые были похищены у меня Авдотьей Ивановой и переданы ею вам. Я пришел к вам за ними.

Черный человек покачал головою.

— Если у вас пропали какие-то документы, то заявите об этом властям. Зачем же вы являетесь ко мне? Я здесь-не полицеймейстер.

— Я потому пришел к вам, что эти документы переданы вам.

— Откуда вы знаете это?

— От самой Авдотьи. Она только что сказала мне это.

— Разве она не могла солгать?

— Но ведь могла и сказать правду.

— Она вам говорила это при свидетелях?

— Нет.

Черный человек сел на свое кресло.

— Ну, так чего ж вы хотите от меня?

Весь облик этого человека, его манера разговора, взгляд, движения — все было не только неприятно Чаковнину, но даже отвратительно. Александр Ильич был взбешен своим заключением в тюрьме, был взбешен наглым грабежом у него документов, которые он взялся доставить князю Михаилу Андреевичу и которые похитили у него, был взбешен наконец тем, что до сих пор ему не удалось еще покурить, несмотря на свободу. Он подступил к черному человеку с лицом, искаженным гневом, с выкатившимися глазами и с протянутыми вперед руками, готовый схватить его за горло и тут же придушить, если он не исполнит его требования.

Он подступил к доктору с сознанием своей правоты и, увлеченный этим сознанием, мог наделать непоправимых глупостей.

Но черный человек не потерялся, не закричал, не стал звать на помощь. Он только протянул руку вперед и спокойно и тихо проговорил:

— Александр Ильич, да вы сядьте, мы, может, и столкуемся с вами. Трубочку не угодно ли?

То, что черный человек назвал Чаковнина по имени и отчеству, поразило его, а упоминание о трубке сразу укротило вспышку и приливы гнева. Чаковнин остановился.

Черный человек не встал, а как-то соскользнул со своего кресла, точно змея, быстро пробрался в угол, где стояли на круглой подставке трубки и, взяв одну из них, подал ее Чаковнину, успев зажечь в камине свернутый жгут из бумаги.

Александр Ильич не мог устоять, чтобы не взять трубки и, примяв табак большим пальцем, взял чубук в рот, а трубку подставил под зажженную бумагу, которую держал пред ним доктор. Затем он потянул из трубки и с удовольствием проглотил дым.

«Странный табак», — хотел сказать он, но ничего не сказал, а, не выпуская изо рта чубука, сел в кресло и снова глотнул дым.

Голова у него закружилась, в глазах пошли зеленые пятна, он хотел еще сказать что-то, но сознание улетело, рука упала и выронила трубку, голова свесилась, и глаза закрылись.

Черный человек поднял трубку, вытряхнул из нее в камин пропитанный особым одурманивающим зельем табак и, поставив на место, вернулся к потерявшему сознание Чаковнину.

— Грубая, неразумная, не умеющая распоряжаться собою сила! — проговорил он. — Не тебе бороться со мною, хотя бы намерения твои и были благородны. Хочешь повелевать другому и не научился повелевать самому себе, не научился владеть своими привычками — от трубки отвыкнуть не можешь. Она сильнее тебя! — Он наклонился над Чаковниным, спокойно расстегнул его камзол, обшарил все карманы и, найдя кусок картона с половиной черного профиля, взял и положил его к себе. — Нет, не тебе повелевать! — повторил он, взглянув еще раз на Чаковнина, а потом ударил три раза в ладони.

На зов его явился гайдук.

— Возьми его, — приказал черный человек, — отвези в моей карете в больницу и сдай там от меня в палату сумасшедших. Я сам заеду вечером и распоряжусь.

Гайдук взял Чаковнина, как безжизненное тело, взвалил его на плечи и вынес.

Распорядившись с Чаковниным, черный человек снова сел к столу и предался своему занятию, от которого оторвал его неожиданный приход незваного гостя.

Он быстро-быстро испещрил весь лист бумаги цифрами и выкладками, потом несколько раз перечел их, иногда останавливаясь и как бы проверяя себя, наконец сложил бумагу, спрятал ее и, торопливо поднявшись, отправился в переднюю, оделся, вышел, кликнул ямские сани и велел везти себя в гостиницу.

Он застал Дуньку опять сидящею у окна с шепталою. Другого времяпрепровождения она не знала. Вошел он к ней, не постучав в дверь. Она вздрогнула при его приходе и проговорила: