Михаил Волконский - Темные силы

— Я все это понимаю! — сказал Крыжицкий. — И понимаю, что нужно во что бы то ни стало помешать французу — кто бы он ни был, камердинер или кто другой — увидеться с Николаевым. Но для этого нужно знать, откуда получено известие о приезде француза?

— От Ореста Беспалова.

— Этого довольно! Все будет сделано! — решительно произнес Агапит Абрамович.

Сулима, улыбаясь, покачал головой, затем спросил:

— Что ты намерен делать?

— Прежде всего узнать от Беспалова, где этот француз? — ответил Крыжицкий.

— А если он не скажет?

— Дам ему денег.

— Сколько?

— Ну я не знаю… сколько понадобится.

— А если их понадобятся сотни?

— Дать их ему.

Андрей Львович опять покачал головой и сказал:

— Где твоя прежняя сообразительность? Восточные курения слишком затуманили ее!.. Пропадешь ты благодаря своей турчанке!

— Я не понимаю, в чем тут может быть ошибка! — начал было высказывать свои соображения Агапит Абрамович.

— В том, — перебил Сулима, — что Орест Беспалов, получив сотни, станет кутить и швыряться деньгами и в первый же раз, когда он, пьяный, попадет в полицию, у него потребуют отчета в том, откуда у него столько денег, а это нам крайне невыгодно.

Крыжицкий стукнул рукой по столу и воскликнул:

— А ведь это правда! В самом деле, у меня ясность мыслей затуманилась… Значит, надо действовать иначе!.. Сегодня же увезу Николаева из Петербурга!

— Это средство сработало бы лучше, но он никуда не поедет из Петербурга.

— Может, его уговорить, что это необходимо для его дела.

— Едва ли! — сказал Сулима, — Он не захочет оставлять Петербург и расставаться с любимой девушкой. На влюбленных трудно подействовать рассудительными убеждениями!

— Тогда что же делать?.. Время терять нельзя!

— Нужно поступить самым простым и верным поэтому способом. Француз остановился в гостинице, а их не так уж и много в Петербурге, и если все цвета пойдут по ним, то легко смогут найти всех французов, приехавших вчера в Петербург, если бы их приехало даже несколько. А найдя, нетрудно распознать, который из них нам нужен, и затем легко поступить по обстоятельствам!.. Берись сейчас же за дело, а я дам знать остальным.

— Фиолетовый, кажется, болен! — сказал Крыжицкий.

— На всякий случай, я к нему проеду сам. А, впрочем, и шестерых вас будет достаточно!

На этом они расстались.

Саша Николаич, прочтя «Санкт-Петербургские Ведомости», взялся за сборник стихов, который купил себе недавно, и долго перелистывал его.

Стихи говорили, по преимуществу, о любви, были наивны и плохи, но они Саше нравились.

Он сам почувствовал прилив вдохновенья, взял лист бумаги и долго тщательно чинил перо, предвкушая сладкие минуты творчества.

Наконец, перо было починено, Саша Николаич обмакнул его в чернильницу и одним взмахом написал:

«На жизнь с надеждою взирая…» Он думал, что, чем выспреннее подберет слова и выражения, тем стихи будут лучше.

В первую минуту ему доставила огромное удовольствие написанная строчка. Он даже удивился, как это он мог так сочинить хорошо!

Но что дальше?

Дальше Саша Николаич думал, думал и зачеркнул свою строчку, решив, что она не годится.

«Вотще, о! Слабый человек!» — написал он снова, но тотчас же вычеркнул «слабый» и написал «гордый».

Затем он и это вымарал, оставил только слово «вотще» и сверху написал: «Что есть истина?» — и подчеркнул, желая обозначить, что это — заглавие.

Но и это было не то.

Саша Николаич встал, прошелся по комнате, подошел к столу и, не садясь, изобразил на бумаге:

«О, девушка прелестна, Пойми ты, дорогая…»

Дальше стихи опять не шли, и у Саши Николаича появилась совершенно новая мысль: «Вертится жизни колесо…» — но, кроме «Жан-Жак Руссо», другой рифмы на колесо не находилось, а в чувствительные стихи вставить Жан-Жака Руссо было делом явно неподходящим.

Так Саша Николаич провел время до обеда и, хотя никакого стихотворения у него не получилось, но все-таки он находился в приподнятом настроении.

Это настроение стало совсем радостным, когда Маня предложила ему после обеда вместе делать пасьянс.

Они весь вечер провели вместе. Маня была особенно любезна с Николаевым, и он целый день никуда не выходил из дома.

Наутро Саша Николаич нашел на вешалке свой плащ истерзанным и в грязи. Разумеется, он рассердился и призвал рябую девку Марфу, чтобы дознаться, каким образом его одежда оказалась в таком виде. Но Марфа разводила руками, качала головой и уверяла, что ей ничего не известно.

Саша Николаич был так возмущен, что в первый раз повысил голос, так что даже титулярный советник Беспалов счел своим долгом выглянуть из столовой.

— Да-с! Это совсем непорядок!.. — сочувственно согласился он. — Очевидно, это штука моего сына Ореста и он за это ответит!.. О, он за это ответит!

Беспалов энергично потряс трубкой, но в это время показался сам Орест и титулярный советник тут же сбавил пыл и довольно мирно произнес:

— Обратите внимание, сударь, в каком состоянии плащ нашего жильца!

Орест нацелился взглядом на плащ, рассудительно покачал головой и сказал:

— Однако!..

— Так это сделали вы? — подступил к нему Саша Николаич.

Орест отмахнулся от него, как от мухи.

— Со всяким может случиться!.. Дело вовсе не в этом!

— Да нет, позвольте! — вмешался Саша Николаич.

— Ну что там позволять, гидальго! Плащ — это пустяки, тлен и преходящее. Я вам скажу лучше… Пожалуйте-ка сюда!

И Орест взял под руку Сашу Николаича и повлек его в комнату.

— Но, как хотите, я этого допустить не могу! — продолжал горячиться Саша Николаич.

— Гидальго, сеньор, успокоитесь!.. — с несколько преувеличенной страстью стал восклицать Орест. — Я вам принес известие, которое стоит десяти плащей. Плюньте!.. Вы понимаете, вы получаете наследство, капиталы, на которые можете приобрести все плащи города Санкт-Петербурга и даже Парижа, прекраснейшей столицы Франции!..

Орест подробно рассказал о вчерашней встрече с французом и передал их разговор.

Он, собственно, не рассчитывал сегодня так быстро выложить все Саше Николаичу, но испорченный плащ заставил его сделать это.

Действительно, выслушав его, Саша Николаич забыл о причиненной ему неприятности. Все, что передал ему Орест, было очень правдоподобно и, во всяком случае, совсем естественно объясняло случившийся в жизни Саши Николаича неожиданный поворот.

Оказалось, у него за границей был отец, который, по каким-то таинственным причинам, должен был скрываться от него и потому не виделся с ним, но высылал ему ежемесячно тысячу рублей. Когда отец умер, присылка прекратилась, и банкир заявил, что выдачи больше не будет.

Но для Саши Николаича это вовсе не означало разорения, и напрасно он так погорячился, что круто изменил свой образ жизни. Напротив, теперь все состояние должно было перейти к нему.