Андрей Зарин - Кровавый пир. За чьи грехи?

— Правду бают, что батьку разбили и он бежал, а царевы войска сюда идут?

— Кто сказал? — бледнея, спросил Василий.

— Люди! Прибег сюда гультяй какой-то. Бегите, кричит! Мне беда! Вчера в круг звали. Веди, говорит, нас отсюда. А собаки посадские теперь только и шепчутся, как воеводу им встретить! Просто не знаю, что и делать! Так брешут псы?

Василий покачал головою:

— Нет, правду сказали. Батьку в ногу ранили, и он убежал с казаками.

— Куда?

— Не знаю! А тех всех разбили.

— Что же мне делать?

— Бежать тоже!

— А куды?

Василий пожал плечами.

— Того и я сам не знаю!

Кривой пришел со свежими конями.

— Скажи только Кострыге да Горемычному, — приказал Василий, — а тех, ну, к собакам!

Кривой усмехнулся:

— Они и то с устатку-то в кружале засели!

— Прощай, атаман, нам недосуг!

— Так бежать, говоришь?

— А иначе что делать. Сейчас государевы стрельцы придут.

— Ну, ин! Пойду круг собирать, — сказал атаман и вышел из избы.

Василий с тремя товарищами скакал уже дальше. По дороге он сказал им:

— Братцы, теперь не знаю, что с вашим делом будет, а скачу на Саратов по своему делу. Невеста там моя. Может, ее из неволи вызволить надо будет, так пособите!

— Мы все за тебя, атаман! — сказали в голос его товарищи. — Умирать вместе будем!

— Спасибо! И я за вами. Только выручим мою лапушку.

Они утром рано въехали в Саратов, и Василий сразу почувствовал, что здесь уже известно о поражении Стеньки.

— Ишь, воры приехали, — говорили посадские, — с виселицы, видно, сорвались! Ну, да пожди, придут воеводы.

Они уже поняли всю невыгоду «равенства». Тяжко приходилось под рукою воеводскою, но еще тяжелее оказалось жить с казаками, которые не признавали ни собственности других, не входили ни в чьи интересы и только гуляли, бесчинствуя и в домах, и на улицах.

Василий въехал на бывший воеводский двор и вошел в горницу. В той самой горнице, где его когда-то драл воевода, сидел пьяный Гришка Савельев.

Они по-казацки поцеловались.

— Правда? — коротко спросил Гришка.

— Правда! — ответил Василий. — Скажи, что невеста моя?

— А что ей? — сказал Гришка. — Живет у попа. Мои хлопцы хотели ее выволочить, да я припугнул.

— Спасибо!

— В круг! В круг, атаман! — раздались в это время голоса, и пьяные казаки ввалились в горницу.

— Ну, ну, — загалдели они, — вот и из-под Симбирска гость! Иди и ты в круг. Расскажи!

— В круг! — гудели на дворе.

— Так вот каждый день! — сказал Гришка, поднимаясь и опоясываясь саблею. — Пойдем, что ли!

Они вышли и пришли на площадь. Там уже толпились казаки и посадские люди.

— Здоровы будьте, казаки! — сказал атаман. — Зачем звали?

— Вот к тебе из-под Симбирска гость приехал. Пусть сказывает, правда ли, что батьку побили? — закричали кругом.

Василий вошел в круг и поклонился всем.

— Правда, — ответил он, — пришел от казанского воеводы князь Барятинский и разбил нас всех!

И он рассказал, как был бой и как бежал Разин.

— Что же нам делать, атаман, теперь? — заговорили, кругом.

— Идти!

— Так и пустим! — закричали посадские. — Вы уйдете, а нас вешать станут. Нет, уж с нами отсиживайтесь!

— Кто говорит? — заревел Гришка.

— А хоть бы я? — выскочил в круг посадский тысячник.

— А тебе вот! — сказал Гришка, махнув его по голове саблею. Посадский взмахнул руками и упал с рассеченной головою.

— Это что же? — заговорили посадские. — Наших же и бить!

— Эй! — закричал Гришка. — В воду их! Бить!

— Бить посадских! — закричали казаки.

Посадские бросились бежать, казаки за ними, рубя их по спинам саблями.

Василий взял своих товарищей и бегом побежал к дому отца Никодима.

— Отворите! — застучал он в ворота. Калитка приоткрылась, из нее высунулась голова работника, но Василий рванул калитку и ворвался во двор, а оттуда в горницу.

Отец Никодим испуганно вскочил на ноги, попадья отскочила в угол.

Василий остановился посредине горницы и поклонился.

— Что, уберег, поп, мою невесту? — спросил он его, держа руку на сабле.

Никодим укоризненно покачал головою.

— Дворянский сын, христианин и врываешься, аки разбойник в дом! Хоть покрестился бы на иконы! Зачем воров привел с собою? Когда приводил, в пояс кланялся.

— Где Наталья? — дрожа от нетерпения, закричал Василий.

— У меня она. Постой с минуту. Мати, поди скажи доченьке! — сказал он попадье. Она тихо встала, но Василий не выдержал.

— Веди меня к ней прямо! Нечего говорить ей! Чай, уж выздоровела! — сказал он и, ухватив попадью, поволок ее. — Веди к Наталье!

— Господи Владыко! Разбойник, а говорит, что любит! — с испугом воскликнул Никодим.

Кривой, Кострыга и Горемычный сели на лавки, готовые по одному зову идти на помощь своему атаману.

Попадья шла ни жива ни мертва впереди своего страшного спутника.

Они поднялись по лесенке к светелке.

Василий оттолкнул попадью и распахнул дверь. Сердце его расширилось. Вот она, его люба, его жизнь, его душа, Наталья!.. Он протянул руки и стоял безмолвный от охватившего его счастья.

Крошечный Викентий всплеснул руками.

— Он! — вскрикнула Наталья, бледная, худая, с длинною косою, выпрямившись у оконца подле широких пяльцев…

Отец Никодим и попадья отнеслись к больной Наташе, словно к родной дочери. Бездетная попадья отдала ей всю свою любовь, и отец Никодим на время лишился всякого внимания с ее стороны, но не роптал.

— Богоугодно поступаешь, мати! Помоги тебе Царица Небесная! — говорил он попадье.

— Сиротиночка она ведь, родненькая, — горестно говорила попадья, — может, разбойник-то и из дома скрал!

— Пустое, мати! Воровская женка она. Он приходил, невестой объявил ее, а все ж по христианству должно помочь недужному!

— В жисть не поверю, чтобы воровская жинка была. Послушал бы, чем бредит!..

Викентий тоже полюбил свою пациентку.

Он сидел все дни у ее постели, то мешая для нее прохладительное питье, то ставя банки на ее белое тело. Днем — он, а ночью — попадья не сводила глаз с больной Наташи, пока она была без памяти.

Попадья думала о ней, как о своей дочке, а Викентий, смотря на нее, вспоминал свою младшую сестру, которую погубили казаки. После того он ушел из-под Киева и пробрался в далекий Саратов.

Наконец Наташа очнулась. Однажды рано-рано утром она открыла глаза и с изумлением оглянулась.

Маленькая светлая горенка, вся обитая липовыми досками. Она лежит на широкой постели с пологом. Против нее у ног, на широком стуле, сидит какая-то незнакомая старушка и дремлет, а дальше в углу на войлоке лежит не то человек, не то собака и храпит.

Наташа закрыла глаза, силясь припомнить, где она, как сюда попала, что с ней случилось, но память на время была совершенно бессильна. Наташа утомилась и тихо уснула.