Максим Горький - Романтик

Оглянулся вокруг, и ему понравилась чистая уютная комнатка с белой постелью в углу, целомудренно прикрытой мягкой завесой мрака. На столе перед Фомой лежало много книг, они косо стояли на полке, по стенам висели знакомые ему фотографии писателей и учёных людей с длинными волосами и мрачными лицами. Потирая ладони, покрытые мозолями, пропитанные лаком, Фома тихонько смеялся и рассказывал:

- Замечательно, товарищ, сижу я, свеся ноги, на обрыве, подходит собака, такая, знаете, нищему подобная, в грязи, в репьях, седые усы на морде. Голодная, старая, неприютная. Подходит, села рядом и - тоже смотрит: там это пылает красное, жёлтое, сизые такие фигуры складываются, лучи их рушат, зажигают, реки текут золотые, - а мы, человек и собака, - смотрим, знаете. Собственно говоря, товарищ, ведь достоверно не узнано, что такое собака, например, и какое у неё отношение к солнцу? Может, и она тоже, - я, конечно, не знаю, - это так, фантазия, но - почему же собаке не понимать значения солнца, если она чувствует тепло и холод и может смотреть в небо? Свинья - это, конечно, другое дело! Я, знаете, даже пошутил: понимаешь, говорю, кто истинный творец жизни, а? Посмотрела она на меня косо и отодвинулась... Все на земле очень недоверчивы и осторожны друг с другом... так печально это, если подумать! Конечно, глупо, может быть, но когда я прочитал эти две главы, то - вдруг, знаете, как будто теперь лишь впервые понял - солнце! Солнце - это удивительно просто!

- Вы две главы прочли? - услышал Фома.

Вопрос показался ему строгим.

- Только две, - ответил он и зачем-то пощупал стул, на котором сидел, - у нас, знаете, много работы срочной, купец Хлобыстяев дочь замуж собирается выдавать - берут зятя в дом - и мы чиним ему столовую, Хлобыстяеву. Превосходная мебель куплена им, чудесной, старинной работы, дуб морёный, знаете...

Он видел, что голубые глаза девушки утомлённо прикрылись; и это тотчас же связало ему язык, наполнило его смущением. Не без усилия над собою, Фома продолжал, конфузливо улыбаясь:

- Может быть, я много болтаю лишнего - вы уж простите это мне!

Барышня торопливо воскликнула:

- Ах, что вы! Вы говорите так интересно. Я ведь только принялась за работу, мне очень важно знать психику людей, которые... людей вашего класса.

Фома снова расцвёл, ободрился и, взмахивая руками, запел, как птица на восходе солнца:

- Позвольте мне сказать, что мне подобные люди - вроде маленьких детей и - пугливы, знаете! Между собой, например, мы, ремесленники, мало говорим по душе. А каждому всё-таки хочется что-нибудь сказать о себе, - потому что - человек, знаете, он очень мало обласкан и... если вспомнить, что у каждого была мать... и есть привычка к ласке, то... получается очень плохо!

Он вместе со стулом подвинулся к маленькой хозяйке - что-то затрещало, упала на пол толстая книга.

- Извините, - сказал Фома, - у вас тесновато! - И, понизив голос, таинственно продолжал: - Я хочу вам сказать, что это замечательно верно: не добро человеку жить едину! Конечно, единство интересов всех рабочих - это я понимаю очень хорошо, да ведь интересы не всё ещё, за ними ещё в душе-то сколько лежит! Человеку обязательно хочется выговорить свою душу, показать её в полном, праздничном облачении, всю, во весь рост... человек же молодое существо, как вы знаете! Не годами, конечно, а всей жизнью - давно ли живём? Верно? И вдруг - никто ничего не хочет слушать, и - одиночество души... немота и смерть мыслям! Я против этого возражаю: единение людей обязательно - так? Единство интересов хорошо-с... а откуда же одиночество и нестерпимая тоска, подчас? Вот...

- Не совсем понимаю, о чём вы говорите, - сказала Лиза, и снова голос её прозвучал строго, учительски.

Фома посмотрел на неё улыбаясь, она, нахмурив брови, ответила ему взглядом очень пристальным, снова охладившим его возбуждение. Приподняв плечи, перекинула косу на грудь и быстро шевелила пальцами, выплетая и вплетая чёрную ленточку, говоря неестественно густо:

- Это несколько странно слышать! Признавая единство интересов...

- Дело в том, видите ли, - возражал Фома, - что ежели один луч - тут, другой - там, то не будет тепла... необходимо слияние всех лучей воедино, так?

- Ну да, но что же вы называете лучом?..

- Душа моя и ваша, вот - лучи солнца, фигурно говоря...

Когда Фома уходил, ему показалось, что Лиза смотрела на него подозрительно, стараясь держаться в стороне, и когда он, прощаясь, сжал её руку, она сильно потянула её к себе.

И снова он почти всю ночь ходил по пустынным улицам сонного города, будя дремавших у ворот сторожей и возбуждая внимание городовых.

Вспоминал свои речи и недовольно морщился, видя, что говорил запутанно, не о том, что хотел сказать, и не так, как хотелось.

"Вот история! - думалось ему. - Когда я шёл к ней - всё так складно лежало в голове. В следующий раз - уж и я подготовлюсь..."

И остановился, вспомнив, что Лиза не сказала ему, когда ещё можно придти к ней.

"Забыла! Очень я говорил много!"

А потом он опять провожал её по ночам до дома и всю дорогу осыпал её своими восторженными речами, рассказывал, незаметно для себя, секреты проснувшейся души, не замечая, что она слушает его молча, отвечает на его вопросы односложно и - уже не приглашает его к себе, в маленькую тёплую комнатку.

- А ведь вы - романтик! - воскликнула она как-то раз с чувством, подобным сожалению, и, глядя в лицо ему, неодобрительно покачала головой.

Фому сконфузило слово, напоминавшее о романах и любви, он тихонько засмеялся, а Лиза продолжала:

- Как это странно! Вообще - я, конечно, понимаю романтизм, но...

Она говорила долго и поучительно, а Фома не понял её слов.

И постепенно для него стало необходимостью видеть Лизу - её глаза возбуждали в нём приятное опьянение и, подсказывая новые слова, зажигали какие-то пылкие, особенные мысли. Видя её, окружённую тесным кольцом рабочих, внимательно и вдумчиво слушающих негромкий, убеждающий голос, видя, как в полутьме комнаты мелькают, точно маленькие голуби, её белые руки, двигаются тёмные брови над голубыми глазами и непрерывно дрожат цветут - розовые губы, Фома думал:

"Идея! Всем скорбящим радость..."

И ему представлялся ручей свежей воды, говорливо сбегающий с горы в долину, измученную засухой, - в долину, где стоят деревья, окутанные пылью, уныло опустив тяжёлые, завядшие листья, - а живой ручей пробивается к их корням.

Вспоминалась славная сказка о девочке, заплутавшейся в лесу, - вот она забрела в пещеру карликов и доверчиво сидит среди них, полная желания добра всему живому.

Иногда Лиза, возбуждённая тем, о чём говорила, волнуясь, заикалась, не находя слов, и глаза её тревожно бегали по лицам людей, - в эти минуты Фома напрягался, сдерживая дыхание, ему хотелось подкинуть, подсказать недостающие слова, и - это было почти мучительно для него - он даже потел от напряжения.