Максим Горький - Сомов и другие

Л и д и я. А - трезвый?

А н н а. Николай, да помоги же мне...

С о м о в. Ну, вы! Вставайте...

А н н а. Как грубо! Сведи его с лестницы.

С о м о в. Идите... Эх вы...

Л и с о г о н о в. Родной мой - фабричку-то, фабричку... Об... оборудуйте, пора! Везде - строят, всем - покупают...

(Лидия смеётся.)

А н н а. Какой неуместный, какой жестокий смех! Какая жёсткая душа у вас, Лидия. Люди сходят с ума...

Л и д и я. Вообразите, что я - тоже... (Ушла в комнату.)

А н н а (грозя пальцем вслед ей, бормочет). Подожди! Смеётся тот, кто смеётся последний.

С о м о в (идёт). Где Лидия?

А н н а. Бедный мой Николя! Какая жизнь...

С о м о в (шипит). Что вам угодно? Это всё ваши... ваши приятели... (Убежал в комнаты.)

А н н а. Боже мой... я не узнаю сына. Боже мой...

ЧЕТВЁРТЫЙ АКТ

Там же, у Сомовых. Поздний вечер. На террасе - С е м и к о в, сидит, пишет, шевелит губами, считает, загибая пальцы; рядом с ним на полу свёрток чертежей. Из комнат выходит с подносом чайной посуды Д у н я ш а.

Д у н я ш а. Ты всё ещё ждёшь, франтик?

С е м и к о в (бормочет). К своей какой-то тёмной цели...

Д у н я ш а. Сочиняешь? Ты бы частушки сочинил на Китаева, на дурака.

С е м и к о в. Китаев - грубый, а не дурак.

Д у н я ш а. Ну, много ты понимаешь в дураках! Вот сочини-ка что-нибудь смешное.

С е м и к о в. Я смешное не люблю.

Д у н я ш а (показав ему язык). Мэ-э! Тебе и любить-то - нечем. Туда же - не люблю...

(Лидия вышла.)

Л и д и я. Кого это?

Д у н я ш а. Вот - сочинителя. (Ушла.)

С е м и к о в. Лидия Петровна, вы эту книжку читали?

Л и д и я (взяла книгу). "Одеяние духовного брака". Нет. Что это значит - духовный брак?

С е м и к о в. Тут - вообще... о боге...

Л и д и я. Вы верующий?

С е м и к о в. Нет, - зачем же! Но он говорит: хоть не веришь, а знать надо.

Л и д и я. Кто это - он?

С е м и к о в. Учитель пения.

Л и д и я. Он, кажется, чудак? И пьёт?

С е м и к о в. Нет, он очень серьёзный... Образованный. Я в этой книжке ничего не понял. Тут предисловие Метерлинка, так он прямо говорит, что Рейсбрук этот писал пустынными словами.

Л и д и я. Вот как?

С е м и к о в. Да. Я вот записал: "Созерцание - это знание без образов, и всегда оно выше разума". Это, по-моему, верно. Мысли очень мешают творчеству, сочиняешь и всё думаешь, чтобы хорошо вышло. А он говорит, что хорошо будет, если не думать, а только слушать музыку своей души, тогда и будет поэзия. В жизни - никакой поэзии нет.

Л и д и я. Это - вы говорите или он?

С е м и к о в. Он. Но он верно говорит, по-моему. Только я никак не могу без образов. Я вот пишу:

И, в облаках погребена,

Чуть светит бледная луна,

И тёмной массой идут ели

К своей какой-то тайной цели.

Л и д и я. Что же? Кажется, - это не плохо.

С о м о в (выбежал). Э, голубчик, что же вы пришли, а не сказали?

С е м и к о в. Я сказал Дуняше...

С о м о в. Давайте чертежи... Дуняша! Вы не для Дуняши работаете. Можете идти! Впрочем - подождите!

Л и д и я. Вы - скоро?

С о м о в. Да. Сейчас. (Ушёл.)

С е м и к о в. Я выписал ещё вот: "При посредстве разума высказывается многое о начале, которое выше разума. Но постижение этого начала гораздо легче при отсутствии мысли, чем при её посредстве".

Л и д и я (рассеянно). Да...

С е м и к о в. Но - как же без мысли-то? Ведь вот заметно, что и собаки о чём-то думают.

Л и д и я (потирая лоб). Видите ли, Семиков...

С е м и к о в. Я переменил фамилию, на Семиоков. Так - лучше для творчества. А то - Семиков, Кузнецов, Горшков, - какая тут поэзия?

(Выходят: Изотов и ещё двое, один - толстый, другой - сутулый; они прощаются с Лидией почтительно и молча.)

И з о т о в. Могу прислать вам масла.

Л и д и я. Спасибо, у нас есть...

И з о т о в. Анна Николаевна сказала - нет. А мёд - есть? Могу прислать. Отличный мёд!

Л и д и я. Я спрошу свекровь.

И з о т о в. Имейте в виду: товарищи организуют пищевой голод...

(Лидия указывает глазами на Семикова.)

И з о т о в. Я, конечно, подразумеваю мужика, он сам всё ест. Он рассердился на город и ест масло, яйца, мясо - всё ест! Дразнит нас, скотина. Вы, дескать, хотите без мужика жить? Гвоздей, ситца не даёте? Так я тоже ни зерна не дам! Хо-хо! Ну, до свидания!

Л и д и я. В город?

И з о т о в. Нет, мы здесь ночуем, у Богомолова. Винтить будем. Старик у нас - азартнейший винтёр. Его - маслом не корми, но - обязательно - винт! Всех благ!

Л и д и я. Вы сегодня весёлый.

И з о т о в. Дела идут хорошо. Отлично идут дела! (Ушёл.)

С е м и к о в. О рыбах я тоже выписал...

Л и д и я. Что? О рыбах?

С е м и к о в. О том, что чешуя у рыб - разная и что люди тоже не могут быть одинаковы. Но ведь чешуя-то - одёжа, вроде пиджака или толстовки...

(Сомов, Богомолов.)

С о м о в. Слушайте-ка, голубчик, вы небрежно работаете! Напутали там чёрт знает как! Можете идти.

(Семиков быстро исчезает.)

Б о г о м о л о в. Чистенький какой парнишка...

С о м о в. Глуповат. Стихи пишет, ну и...

Б о г о м о л о в. В его возрасте глупость, знаете, только украшает...

Л и д и я. Чаю выпьете?

Б о г о м о л о в. Нет, спасибо! Н-да, молодёжь... Большой вопрос. Конечно, она получит право носить брюки и галстуки каких угодно цветов, н-но многие потребуют столыпинских галстуков, а?

Л и д и я. Вы очень... мрачно шутите...

Б о г о м о л о в. Живём в эпоху мрачных шуток-с! Да, кстати: Яропегов - писал вам?

С о м о в. Один раз.

Б о г о м о л о в. Ну, как он? Поправился?

С о м о в. Вероятно.

Б о г о м о л о в. Странный случай, а? Ну, я удаляюсь! Старик, болтлив стал... Доброй ночи! (Идёт.)

Д у н я ш а [входит]. Самовар подать?

Л и д и я. Да. Пожалуйста. Кто это ходит там?

Д у н я ш а. Катерина Ивановна с Фёклой. [Уходит.]

Л и д и я (зовёт). Катя, иди чай пить...

А р с е н ь е в а. Спасибо. Минут через десять.

[Арсеньева и Фёкла уходят.}

С о м о в (проводив Богомолова). Зачем ты позвала её?

Л и д и я. Чай пить.

С о м о в. Ты как будто избегаешь оставаться глаз на глаз со мною после той истерической сцены...

Л и д и я. Мы условились не вспоминать о ней...

С о м о в. Не избегаешь, нет?

Л и д и я. Как видишь.

С о м о в. Должен сознаться, Лида, что всё-таки тот вечер... очень болезненно ушиб меня! И я продолжаю думать, что эта Арсеньева...

А н н а (входит). Ты - об Арсеньевой, да? Она хочет быть любовницей увальня Терентьева и, кажется, уже добилась этого, об этом все говорят!

Л и д и я. Например - Титова.

А н н а. Это - пошловатая, но очень умная женщина! Мы, конечно, поставлены в необходимость вести знакомство со всякой швалью, но, Лида, я совершенно отказываюсь понять, что интересного находишь ты в этой сухой, глуповатой учительнице и - возможно - шпионке?

Л и д и я. Вы всё ещё не оставили надежду воспитать меня?..

С о м о в. Продолжая в этом тоне, вы поссоритесь, как всегда.

Л и д и я. Я никогда ни с кем не ссорюсь.

А н н а. Но тебе всё более нравится раздражать меня...

Л и д и я. Не ссорюсь и начинаю думать, что это один из моих пороков.