Максим Горький - Трое

- Экий он подлец! - сказал Лунёв, усмехаясь.

- Нет, что же? Пускай его... Ведь я и в самом деле бесполезный для него человек...

Илья сурово взглянул на товарища и сказал со злобой:

- Посоветуй-ка ты ему: когда, мол, я, дорогой папаша, помирать буду, так ты меня в трактир вытащи и за посмотрение на смерть мою хоть по пятаку с рыла возьми, с желающих... Вот и принесёшь ты ему пользу...

Яков сконфуженно засмеялся и снова стал кашлять, хватая руками то грудь, то горло.

А Перфишка рассказывал про кого-то бойким говорком:

Посты строго соблюдал,

Каждый день недоедал.

В пустом брюхе кишки ныли,

Зато чистенькие были...

- И-эх-ты... Святость! - И его звучная гармония осыпала весёлые слова песенки отчаянно задорными трелями.

- Как ты с названным братом живёшь? - спросил Илья, когда Яков прокашлялся. Тот, задыхаясь, поднял своё синее с натуги лицо и ответил:

- Он с нами не живёт: начальство не велит ему... Дескать - трактир... Он... барином держится...

Яков понизил голос и с грустью продолжал:

- Книгу-то помнишь? Ту?.. Отнял он её у меня... Говорит - редкая, больших, дескать, денег стоит. Унёс... Просил я его: оставь! Не согласился...

Илья захохотал. Потом товарищи начали пить чай. Обои в комнате потрескались, и сквозь щели переборки из трактира в комнату свободно текли и звуки и запахи. Всё заглушая, в трактире раздавался чей-то звонкий, возбуждённый голос:

- Митрь Николаич! Не перетолковывай ты мои честные слова на жульнический манер!

- Читаю я теперь, брат, одну историю, - говорил Яков, - называется "Юлия, или подземелье замка Мадзини"... Очень интересно!.. А ты как по этой части?

- Наплевать мне в это подземелье! Сам невысоко живу над землёй-то... угрюмо ответил Лунёв.

Яков участливо взглянул на него и спросил:

- Али тоже что-нибудь неладно?

Лунёв думал - рассказать Якову про Машу или не надо? Но Яков сам заговорил кротким голосом:

- Ты вот всё того, Илья... ершишься, злобишься... Ну, напрасно это, по-моему. Видишь ли, никто ни в чём не виноват!

Лунёв пил чай и молчал.

- И ведь "коемуждо воздастся по делом его" - это верно! Примерно, отец мой... Надо прямо говорить - мучитель человеческий! Но явилась Фёкла Тимофеевна и - хоп его под свою пяту! Теперь ему так живётся - ой-ой-ой! Даже выпивать с горя начал... А давно ли обвенчались? И каждого человека за его... нехорошие поступки какая-нибудь Фёкла Тимофеевна впереди ждёт...

Илье стало скучно слушать, - он нетерпеливо двинул свою чашку по подносу и вдруг неожиданно для самого себя спросил товарища:

- Ты теперь чего ждёшь?

- Откуда? - широко раскрыв глаза, тихим голосом молвил Яков.

- Ну из... от... впереди - чего ждёшь? - резко повторил Илья свой вопрос.

Яков молча опустил голову и задумался.

- Ну? - вполголоса сказал Илья, ощущая в сердце жгучее беспокойство и желание уйти скорее из трактира.

- Что мне ждать? - тихонько и не глядя на него, заговорил Яков. Ждать... нечего! Помру... вот и всё.

Он вскинул голову и с тихой, довольной улыбкой на измученном лице продолжал:

- Голубые сны вижу я... Понимаешь - всё будто голубое... Не только небо, а и земля, и деревья, и цветы, и травы - всё! Тишина такая... Как будто и нет ничего, до того всё недвижимо... и всё голубое. Идёшь будто куда-то, без усталости идёшь, далеко, без конца... И невозможно понять есть ты или нет? Очень легко... Голубые сны - это перед смертью.

- Прощай! - сказал Лунёв, вставая со стула.

- Куда ты? Посиди!

- Нет, прощай!

Яков тоже встал.

- Ну... иди!..

Лунёв стиснул его горячую руку и молча уставился в лицо ему, не зная, что сказать товарищу на прощанье. А сказать что-то такое хотелось, так хотелось, что даже сердце щемило от этого желания.

- А Машутка-то? Тоже... слышь, пло-охо живёт... - грустно сказал Яков.

- Да...

- Видно, всем нам - одна судьба... Тебе тоже - тяжело, а?

Яков говорил и улыбался слабой улыбкой. И звук его голоса, и слова речей - всё в нём было какое-то бескровное, бесцветное... Лунёв разжал свою руку, - рука Якова слабо опустилась.

- Ну, Яша, прости...

- Бог простит! Заходи?

Илья вышел, не ответив.

На улице ему стало легче. Он ясно понимал, что скоро Яков умрёт, и это возбуждало в нём чувство раздражения против кого-то. Якова он не жалел, потому что не мог представить, как стал бы жить между людей этот тихий парень. Он давно смотрел на товарища как на обречённого к исчезновению. Но его возмущала мысль: за что измучили безобидного человека, за что прежде времени согнали его со света? И от этой мысли злоба против жизни - теперь уже основа души - росла и крепла в нём.

Ночью ему не спалось. В комнате, несмотря на открытое окно, было душно.. Он вышел на двор и лёг на землю под вязом, у забора. Лёжа на спине, он смотрел в ясное небо и чем пристальнее смотрел, тем больше видел в нём звёзд. Млечный путь серебристой тканью разостлался по небу от края до края, - смотреть на него сквозь ветви дерева было приятно и грустно. В небе, где нет никого, сверкают звёзды, а земля... чем украшена? Илья прищуривал глаза - тогда казалось, что ветви поднимаются выше и выше. На голубом, усеянном яркими звёздами бархате небес чёрные узоры листвы были похожи на чьи-то руки, простёртые к небу в попытке достичь его высот. Илье вспоминались голубые сны товарища, и пред ним вставал образ Якова, тоже весь голубой, лёгкий, прозрачный, с яркими и добрыми, как звёзды, глазами... Вот: жил человек, и его замучили за то, что он смирно жил... А мучители живут, как хотят...

Сестра Гаврика стала ходить в лавочку Лунёва почти каждый день. Она являлась постоянно озабоченная чем-то, здороваясь с Ильёй, крепко встряхивала его руку и, перекинувшись с ним несколькими словами, исчезала, оставляя после себя что-то новое в мыслях Ильи. Однажды она спросила его:

- Вам нравится торговать?

- Не так, чтобы - очень, - пожимая плечами, ответил Лунёв. - Однако надо чем-нибудь жить...

Она внимательно посмотрела в его лицо серьёзными глазами своими, её лицо как-то ещё больше выдвинулось вперёд.

- А вы не пробовали жить каким-нибудь трудом? - спросила девушка.

Илья не понял её вопроса:

- Как вы сказали?

- Вы работали когда-нибудь?

- Всегда. Всю жизнь. Вот - торгую... - с недоумением ответил Лунёв.

Она улыбнулась, - и в улыбке её было что-то обидное.

- Вы думаете - торговля труд? Вы думаете - это всё равно? - быстро спросила она.

- А как же?

Глядя на её лицо, Лунёв чувствовал, что она говорит серьёзно, не шутит.

- О нет, - снисходительно улыбаясь, продолжала девушка. - Труд - это когда человек создаёт что-нибудь затратой своей силы... когда он делает... тесёмки, ленты, стулья, шкафы... понимаете?

Лунёв молча кивнул головой и покраснел: ему было стыдно сказать, что он не понимает.

- А торговля - какой же труд? Она ничего не даёт людям! - с убеждением сказала девушка, пытливо разглядывая лицо Ильи.