Максим Горький - Трое

- Терпеть не могу голубей! - воскликнул чёрненький, глядя вслед улетавшим птицам. - Жирные... вроде богатых лавочников... воркуют... пр-ротивно! Судитесь? - неожиданно спросил он Илью.

- Нет...

Чёрненький человек осмотрел Лунёва с ног до головы и в нос себе проговорил:

- Странно...

- Чего же странного? - спросил Илья, усмехнувшись.

- У вас лицо обвиняемого, - скороговоркой сказал человек. - А, отпирают...

Он первый нырнул в открытую дверь суда. Задетый его словом, Илья пошёл за ним и в дверях толкнул плечом длинноволосого.

- Тише, невежа, - спокойно сказал длинноволосый и, в свою очередь тоже толкнув Илью, опередил его.

Но этот толчок не обидел Илью, а только удивил его.

"Чудно! - подумал он. - Толкается, как будто барин и везде может первым идти, а сам вон какой..."

В зале суда было сумрачно и тихо. Длинный стол, крытый зелёным сукном, кресла с высокими спинками, золото рам, огромный, в рост человека, портрет царя, малиновые стулья для присяжных, большая деревянная скамья за решёткой, - всё было тяжёлое и внушало уважение. Окна глубоко уходили в серые стены; занавески толстыми складками висели над окнами, а стёкла в них были мутные. Тяжёлые двери отворялись бесшумно, и без шума, быстро расхаживали люди в мундирах. Лунёв осматривался, жуткое чувство щемило ему сердце, а когда чиновник объявил - "суд идёт", Илья вздрогнул и вскочил на ноги раньше всех, хотя и не знал, что нужно было встать. Один из четырёх людей, вошедших в зал, был Громов, - человек, что жил в доме против магазина Ильи. Он уселся в среднее кресло, провёл обеими руками по волосам, взъерошил их и поправил воротник, густо шитый золотом. Его лицо несколько успокоило Илью: оно было такое же румяное и благодушное, как всегда, только концы усов Громов закрутил кверху. Справа от него сидел славный старичок с маленькой седой бородкой, курносый, в очках, а слева - человек лысый, с раздвоенной рыжей бородой и жёлтым неподвижным лицом. У конторки стоял молодой судья, круглоголовый, гладко остриженный, с чёрными глазами навыкате. Все они некоторое время молчали, перебирая бумаги на столе, а Лунёв смотрел на них с уважением и ждал, что вот сейчас кто-нибудь из них встанет и скажет нечто громко, важно...

Но вдруг, повернув голову влево, Илья увидел знакомое ему толстое, блестящее, точно лаком покрытое лицо Петрухи Филимонова. Петруха сидел в первом ряду малиновых стульев, опираясь затылком о спинку стула, и спокойно поглядывал на публику. Раза два его глаза скользнули по лицу Ильи, и оба раза Лунёв ощущал в себе желание встать на ноги, сказать что-то Петрухе, или Громову, или всем людям в суде.

"Вор!.. Сына забил!.." - вспыхивало у него в голове, а в горле у себя он чувствовал что-то похожее на изжогу...

- Вы обвиняетесь в том, - ласковым голосом говорил Громов, но Илья не видел, кому Громов говорит: он смотрел в лицо Петрухи, подавленный тяжёлым недоумением, не умея примириться с тем, что Филимонов - судья...

- Скажите, подсудимый, - ленивым голосом спрашивал прокурор, потирая себе лоб, - вы говорили... лавочнику Анисимову: "Погоди! я тебе отплачу!"

Где-то вертелась форточка и взвизгивала:

- Й-у... й-у... й-у...

Среди присяжных Илья увидал ещё два знакомых лица. Выше Петрухи и сзади него сидел штукатур - подрядчик Силачев, - мужик большой, с длинными руками и маленьким,- сердитым лицом, приятель Филимонова, всегда игравший с ним в шашки. Про Силачева говорили, что однажды на работе, поссорившись с мастером, он столкнул его с лесов, - мастер похворал и помер. А в первом ряду, через человека от Петрухи, сидел Додонов, владелец большого галантерейного магазина. Илья покупал у него товар и знал, что это человек жестокий, скупой, дважды плативший по гривеннику за рубль...

- Свидетель! Когда вы увидали, что изба Анисимова горит...

- Й-у... ию-ю-ю, - ныла форточка, и в груди Лунёва тоже ныло.

- Дурак! - раздался рядом с ним тихий шёпот. Он взглянул - с ним рядом сидел чёрненький человечек, презрительно скривив губы.

- Кто? - шепнул Илья, тупо взглянув на него.

- Арестант... Имел прекрасный случай опрокинуть свидетеля, пропустил! Я бы... эх!

Илья взглянул на арестанта. Это был высокого роста мужик с угловатой головой. Лицо у него было тёмное, испуганное, он оскалил зубы, как усталая, забитая собака скалит их, прижавшись в угол, окружённая врагами, не имея силы защищаться. А Петруха, Силачев, Додонов и другие смотрели на него спокойно, сытыми глазами. Лунёву казалось, что все они думают о мужике:

"Попался, - значит, виноват..."

- Скучно! - шепнул ему сосед. - Неинтересное дело... Подсудимый глуп, прокурор - мямля, свидетели - болваны, как всегда... Будь я прокурором - я бы в десять минут его скушал...

- Виноват? - шёпотом спросил Лунёв, вздрагивая от какого-то озноба.

- Едва ли... Но осудить - можно... Не умеет защищаться. Мужики вообще не умеют защищаться... Дрянь народ! Кость и мясо, - а ума, ловкости - ни капли!

- Это - верно...

- У вас есть двугривенный? - вдруг спросил человечек.

- Есть...

- Дайте мне...

Илья вынул кошелёк и дал монету раньше, чем успел сообразить - следует ли дать? А когда уже дал, то с невольным уважением подумал, искоса поглядывая на соседа:

"Ловок..."

- Господа присяжные! - мягко и внушительно говорил прокурор. Взгляните на лицо этого человека, - оно красноречивее показаний свидетелей, безусловно установивших виновность подсудимого... оно не может не убедить вас в том, что пред вами стоит типичный преступник, враг законопорядка, враг общества..

"Враг общества" сидел, но, должно быть, ему неловко стало сидеть, когда про него говорили, что он стоит, - он медленно поднялся на ноги, низко опустив голову. Его руки бессильно повисли вдоль туловища, и вся серая длинная фигура изогнулась, как бы приготовляясь нырнуть в пасть правосудия...

Когда Громов объявил перерыв заседания, Илья вышел в коридор вместе с чёрненьким человечком. Человечек достал из кармана пиджака смятую папироску и, расправляя её пальцами, заговорил:

- Божится, дурак, не поджигал, говорит. Тут - не божись, а прямо снимай штаны да ложись... Дело строгое! Обидели лавочника...

- Виноват мужик-то, по-вашему? - задумчиво спросил Илья.

- Должно быть, виноват, потому что глуп. Умные люди виноватыми не бывают... - спокойной скороговоркой отрезал человечек, форсисто покуривая свою папироску.

- Тут, в присяжных, - тихо и с напряжением заговорил Илья, - сидят люди...

- Лавочники больше, - спокойно поправил его чёрненький. Илья взглянул на него и повторил:

- Некоторых я знаю...

- Ага!..

- Народ - аховый... ежели прямо говорить...

- Воры, - подсказал ему собеседник.

Говорил он громко. Бросив папироску, он, складывая губы трубой, густо свистал, смотрел на всех нагло, и всё в нём - каждая косточка - так ходуном и ходила от голодного беспокойства.