Петр Краснов - Выпашь

Мечтали не о России. Россия уплыла в какое-то далекое и, пожалуй совсем недоступное и недостижимое место. О ней говорили мечтатели. Идеалом шофера, особенно из молодых, был сильный человек американской складки, и потому мечтали лишь о том, как наколотить деньгу, купить машину «люкс» и работать от себя и для себя. …"Нас столько раз обманывали… Кому теперь верить?… Нет, на авантюру я не поддамся?… Зачем мне туда?… У меня тут все есть… Под солнцем места много…

Нас там не хотят, чего же мы будем туда соваться?…" — Говорили Ферфаксову в ответ на его вопросы: — "что теперь делать"…

Такие речи Ферфаксова не удовлетворяли. Тем более чужды были они ему, что совсем другое он слышал от Ранцева, с которым поддерживал постоянные сношения.

В ту зиму, когда Петрик поступил в заведение госпожи Ленсман и стал наездником, Ферфаксов, как никогда раньше, носился с масонами. Он так жаждал чьего-то руководства, так, бедный, потерялся во всем том, что он слышал, так совершенно утратил свою волю, что ему стало казаться, что в масонстве он именно и найдет то, чего ему так недоставало. Сделаться масоном — потерять свою свободную волю и отдать себя в распоряжение каких-то мудрых людей и власти, которых, правда, не знаешь, но которые ведут к истине.

У них в гараже появился молодой человек, граф Онгрин. Он числился когда-то в блестящем гвардейском полку. В детстве был страшно богат, теперь, лишившись всего, работал шофером. Он резко отличался от других шоферов. Он был задумчив, сосредоточен и молчалив. Однажды, когда машины Ферфаксова и графа Онгрина стояли рядом, они разговорились.

Ферфаксов с подкупающей искренностью рассказал Онгрину о своих сомнениях и исканиях, о своей полной неудовлетворенности, о своих колебаниях и поисках истины. Граф Онгрин открылся Ферфаксову, что он масон.

— Ну и что же? — с живейшим интересом спросил Онгрина Ферфаксов.

— Я нашел там большое удовлетворение, — спокойно отвечал Онгрин.

И тогда Ферфаксов упросил графа Онгрина устроить совсем маленькое собрание, где бы можно было откровенно поговорить о масонстве и современном его значении.

— Все будут свои… Офицеры… Мы обсудим… Это не простое любопытство. Таких ищущих, как я, много… Раньше меня вело Священное Писание… Теперь я колеблюсь…

Нахожу противоречия… Сомневаюсь… Может быть, масоны меня научат и приоткроют уголок истины.

Граф Онгрин обещал переговорить со своим наставником и через несколько дней сообщил Ферфаксову, что согласие дано, что на собрание придет видный масон парижской ложи и что Ферфаксов может привести на собрание сколько угодно и каких угодно оппонентов, хотя самого Николая Евгеньевича Маркова, масонам это не страшно.

Ферфаксов рассказал об этом Петрику и просил и его вместе с Дружко придти на это собрание. Петрик сначала закобянился. Все это ему казалось нудным, безполезным и совсем ненужным, но потом, переговорив с Дружко, согласился.

Друг ли, враг ли масоны — их надо знать. Дружко отыскал некоего полковника Пиксанова. Это тоже был гвардейский офицер. Когда-то он вошел в масонскую ложу, потом разочаровался и вышел из нее. Он согласился быть на собрании и, если то будет нужно, выступить со своими опровержениями.

В вечер того дня, когда Петрик первый раз ездил с мисс Герберт, он отправился на это собрание.

Собрание было назначено в отдельной комнате бистро на ruе dе lа Соnvеntiоn против ruе Vеrсingеtоriх. Это была не то галерея, не то стеклянный балкон, выходивший на улицу. В ней стояли простые длинные столы и соломенные стулья. Из сеней был отдельный ход в эту комнату. По другую сторону сеней была буфетная стойка, за ней биллиардная.

Начало было назначено ровно в девять, и Петрик — действительно: педант, педант! — пришел без десяти минуть девять. В бистро еще никого не было. Не было даже и самого устроителя, Ферфаксова. Хозяин, толстый, черномазый, ко всему равнодушный француз, показал Петрику комнату и сказал, что она «resеrveе» для какого то русского "uniоn".

В комнате, куда прошел Петрик, было прохладно. Пахло винным спиртом и кофе.

Оконные занавеси были наглухо задернуты. Из соседних помещений слышались возгласы на французском языке и щелкание карамболирующих шаров.

Прошло бездумных пять минут. Сразу пришли Ферфаксов и Дружко. Дружко пришел в ужас, увидев председателя, пришедшего раньше него.

— Неужели я опоздал? — воскликнул он, вынимая из жилетного кармана никелевые часы.

— Успокойся, Степа, это я пришел слишком аккуратно. Видишь, никого и нет.

Ферфаксов озабоченно, с видом хозяина, пересчитал стулья.

— Будет много народа? — спросил Петрик.

— Человек двенадцать обещало придти. Генерал Ловчилло будет делать доклад о путях масонства… Будет полковник Пиксанов, граф Онгрин, полковник Парчевский, он мне говорил, что он был с тобою в школе, Помпонов, Рукин и еще кое-кто. Все офицеры, жаждущие правды. Хороший все народ… А я, знаешь, Петр Сергеевич, волнуюсь. Я вчера и духовника своего спрашивал, не грешу ли я? Мой духовник ничего против масонов не сказал, а у меня все такое чувство, что диавол будет между нами.

— А вы, если диавол, с молитвою на него, — сказал Дружко, и нельзя было понять, шутит он или серьезно говорит.

К половине десятого начали собираться.

— Простите, господа, — говорил, снимая с шеи шарф, граф Онгрин, — маленькое опоздание, но как раз в последнюю минуту подвернулся выгодный клиент, я не мог ему отказать… Сюда мчался, как оглашенный. Я и машину в гараж не сдавал…

Онгрин чувствовал себя до некоторой степени героем собрания и был менее молчалив, чем Ферфаксов привык его видеть.

Парчевский узнал Петрика, но не выказал особенной радости встречи. Эмигрантство наложило на него печать осторожности в отношениях с людьми, с которыми он давно не встречался. Со школы они были на ты.

— Я слыхал, ты наездничаешь?

— Да… Работаю.

— Хорошо зарабатываешь?

— Как придется.

— На чаевых? — просто, как о совсем обыкновенном деле, спросил Парчевский.

Петрик смутился.

— А ты что поделываешь? — вопросом ответил он.

— Я, как в оперетке поется: — играл чертей, качал детей… Всего перепробовал.

Ресторан русский держал. Товарищам стал даровые обеды давать… Ну, как же!..

Время такое было!.. Из Сербии приезжали голо-одные… Как самому есть, другу не дать… Прогорел… Потом… Да что — потом?… За собаками ходил… На собачьи бега их натаскивал… Теперь платья дамам расписываю… Дожили, брат… До чего дошел… И масона слушать пожаловал.

Пришел Пиксанов. Его встретили дружным говором почитания и уважения.

— Вот посмотри на него, — шептал Петрику на ухо Парчевский, — стопроцентный монархист… Ума палата… Он таки этого Ловчиллу уклеит. На обе лопатки, поди его положит. Ты Ловчиллу-то помнишь?