Петр Краснов - Ненависть

Артистки!!.

Гурочка равнодушно просматривалъ афиши.

— Вотъ и тебя, Женечка, когда нибудь такъ аршинными этакими буквищами про-пе-чатаютъ: — «концертъ пѣвицы Евгеніи Матвѣевны Жильцовой»… Да, нѣть!.. Ты будешь въ оперѣ… И я, гимназистъ седьмого класса, изъ райка буду неистово орать: — «браво Жильцова!.. Жильцова бисъ!»…

— Тише ты!.. Съ ума спятилъ!.. На насъ оборачиваются… Смотрятъ на насъ.

— Привыкай сестра… Артистка!.. Талантище!..

— Идемъ домой… Поди, тоже замерзъ, какъ и я…

Артистка!..

И точно Женя мечтала стать артисткой. Все это такъ неожиданно, чисто случайно вышло нынѣшнимъ лѣтомъ.

Женя гостила у тети Маши на дачѣ въ Гатчинѣ. На стеклянномъ балконѣ въ одномъ углу горничная на гладильной доскѣ горячимъ утюгомъ гладила бѣлье трехъ барышень, двоюродныхъ сестеръ Жени — Шуры, Муры и Нины, въ другомъ Женя разсыпчатое тѣсто для печенья готовила. Съ пальцами, перепачканными масломъ и мукою Женя во все горло пѣла по памяти, слышанный ею отъ матери старинный романсъ.

— Вотъ хорошо то, барышня, чистый соловей, — похваливала горничная, нажимая утюгомъ на плойку.

Воробьи за раскрытыми окнами трещали. Въ зелени яркихъ турецкихъ бобовъ съ коралловыми кисточками цвѣтовъ рѣяли бабочки. Голубое небо висѣло надъ садами. Томительно прекрасна была тишина жаркаго полудня.

Внезапно дверь отворилась и прямо на балконѣ появился человѣкъ въ соломенной панамѣ, въ свѣтломъ летнемъ костюме и съ тростью въ рукѣ.

Женя, какъ испуганная птичка, вспорхнула и умчалась, оставивъ доску, стеклянную рюмку и рядъ желтоватыхъ кружковъ на желѣзномъ листѣ. Горничная вопросительно смотрѣла на вошедшаго.

— Скажите, милая, кто это у васъ тутъ пѣлъ?..

— А пѣлъ-то кто?.. А барышня наша, Евгенія Матвѣевна.

— Могу я видѣть ея мамашу?

— Маменька ихъ здѣcь, тоже въ гостяхъ… Если чего надо, скажите, я пойду доложу. Какъ сказать-то о васъ прикажете?

— Скажите, господинъ Михайловъ изъ Русской оперы.

Женина мать, Ольга Петровна, получивъ докладъ, вышла на балконъ. Она была смущена. На ея свѣжихъ щекахъ проступили красныя пятна. За дверью невидимыя и неслышныя стали Женя и ея двоюродная сестра Шура.

— Простите меня, сударыня, — сказалъ господинъ Михайловъ. У него были мягкія манеры и вкрадчивый пріятный голосъ. — Можеть быть, мое вторженіе покажется вамъ неделикатнымъ и совершенно напраснымъ для васъ безпокойствомъ. Но, какъ артистъ, я не могъ… Я проходилъ мимо вашей дачи, когда услышалъ пѣніе… Божественный, несравненный романсъ Глинки. Я просто таки не могъ не зайти и не поинтересоваться, кто же это такъ очаровательно поетъ? Сказали — ваша дочь… Простите, ваша дочь училась?.. учится?.. готовится куда нибудь?..

— Нѣтъ. Она сейчасъ въ гимназіи… Она только въ церковномъ хорѣ поетъ. Вотъ и все.

— Но вѣдь это несомнѣнный талантъ!.. Голосъ!.. Ей необходимо учиться… Такая рѣдкая чистота, такой тембръ… Фразировка… Можно думать, что ей кто нибудь уже поставилъ голосъ. А вы говорите, что это безъ работы, безъ тренировки… Это-же феноменально…

Ольгѣ Петровнѣ ничего не оставалось, какъ пригласить господина Михайлова въ гостиную. Неудобно казалось оставить его передъ пахнущими ванилью кружками изъ теста и простенькими панталончиками въ плойкахъ Шуры, Муры и Нины.

Господинъ Михайловъ сѣлъ подъ высокими фикусомъ, въ кресло, поставилъ между ногъ палку съ золотымъ набалдашникомъ, повѣсилъ на нее свѣтло-желтую панаму и съ тѣми актерскими, плѣнительными ужимками, которыя невольно покоряли смущенную Ольгу Петровну, сладкимъ ворковалъ баритономъ:

— Я могу устроить вашей дочери пробу у Феліи Литвинъ.

— Я не знаю право… Моя дочь раньше должна окончить гимназiю.

— Я понимаю, сударыня… Я все это отлично даже понимаю. Можетъ, васъ стѣсняетъ?.. Нѣтъ?.. Увѣряю васъ… госпожа Вельяшева съ удовольствѣемъ займется съ вашей дочерью… А тамъ консерваторія… И, если ничего неожиданного не случится, — сцена ей обезпечена.

— Сцена?..

Господинъ Михайловъ только теперь замѣтилъ большой и видимо семейный портретъ красиваго почтеннаго священника съ наперснымъ крестомъ, висѣвшій на стѣнѣ противъ него и поспѣшилъ добавить:

— О! Ничего, сударыня, предосудительнаго. Императорская сцена!.. Вы сами, вероятно, слыхали: — Мравина, Куза, Славина, Рунге, Долина вина, Куза, Славина, Рунге, Долина — все дочери почтенныхъ отцовъ!.. Супруги, можно сказать, сановныхъ лицъ… Строгіе нравы Императорской сцены извѣстны… Артистка за кулисами творитъ крестное знаменіе прежде чѣмъ выйти на сцену…

— Да… Да, я понимаю…

Ольга Петровна окончательно смутилась.

— Такъ все это неожиданно. Женя совсѣмъ ребенокъ.

— Простите, что обезпокоилъ васъ, но, разрѣшите… Я живу здѣсь по соседству, разрѣшите еще разъ навѣстить васъ и возобновить, вижу, волнующій васъ разговоръ?

— Пожалуйста… Милости просимъ…

Ольга Петровна проводила гостя до крыльца. Онъ шелъ безъ шляпы и, стоя на ступеняхъ, еще разъ низко по актерски ей поклонился.

— Увѣряю васъ, сударыня, — сказалъ онъ медовымъ своимъ голосомъ, — никогда не осмѣлился-бы побезпокоить васъ, если-бы не былъ увѣренъ въ своемъ опыте… Рѣдкій, смѣю васъ увѣрить, голосъ… Замѣчательный по красотѣ и силѣ!

И онъ быстро исчезъ за поворотомъ улицы.

Едва Ольга Петровна вошла въ гостиную, какъ точно вихрь налетѣлъ на нее и закружилъ ее на мѣстѣ. Женя охватила ее и, прыгая и танцуя подлѣ матери, плача и смѣясь, въ одно время говорила:

— Мамочка!.. Да что-же это такое?.. Онъ сказалъ!.. Да неужели это правда?.. Мамочка, ты не откажешь?.. Нѣтъ?.. У Литвинъ?.. У Вельяшевой?..

Она оставила мать и пронеслась по всему залу, подпрыгивая черезъ шагъ на одной ногѣ, какимъ-то мазурочнымъ темпомъ, потомъ схватила Шуру за руки и понеслась съ нею.

— Шурочка, — звонко кричала она. — У меня талантъ!.. У меня голосъ!.. За-мѣ-чательный по кра-сотѣ и силѣ!.. Ты слышишь?.. Это замѣчательно, это упоительно!.. Это сверхъ-есте-ственно!..

Она рѣзко остановилась, бросила свою двоюродную сестру и снова подбѣжала къ матери.

— Мамочка!.. А папа?..

Но «Косинусъ» на все согласился.

И начались рулады «сольфеджіо», отъ которыхъ прятался въ свою комнату Володя и, сердито хлопая дверью, рычалъ:

— Опять завыла!..

И съ руладами этими росло, ширилось, крѣпло умилительное чувство своей силы, независимости, желанія завоевать жизнь, добыть славу, стать знаменитостью…

О томъ, что произошло написали дѣдушкѣ, отцу проіерею. Съ волненіемъ ждала его отвѣта Женя. Но дѣдушка отнесся благосклонно, прислалъ благословеніе внучкѣ: — «послужить на ѳеатрѣ искусству и Богомъ даннымъ талантомъ смягчать сердца людей и давать имъ кроткую радость красоты своего пѣнія».