Петр Краснов - Понять - простить

Дни идут длинные. Рано встает солнце и поздно садится. Сумерки сливаются с рассветом. Труднее скрываться по чужим квартирам, растворяться в толпе. Голодный обыватель стал продажен. Все доносят, кругом ищут прислужиться к новой власти, чтобы получить от нее подачку.

А по глухим углам, по темным кабинетам шепотами шепчет заговор и таится сам от себя. Сидит таинственная комиссия, снабжающая офицеров деньгами для поездки на юг. Ипполит приехал с секретными поручениями от Бледного. Эсеры готовят заговор.

Ипполит сидит майским вечером на опушке сосновой рощи, на окраине Петровского парка, на валу. Под ним, во рву, ходит, опустив голову, Федор Михайлович. В лесу безопаснее, чем в комнатах. Нет стен. В домах стены слышат и предают.

— Ты знаешь, — говорит Ипполит, — Тома расстреляли.

— Да, слыхал, — Федор Михайлович останавливается спиной к Ипполиту и смотрит на край крутого рва.

Ландыш выдвинул белую струйку колокольчиков из зеленых трубочек и розовеет на закатном солнце. Так нежен ландыш, так воздушно освещение, так далеко все это от страшных слов, сказанных Ипполитом. Как может еще быть эта красота!

— Ему ломали пальцы, пытали его… По пальцу в день. А потом его, старика и старуху, где он жил, вывели в поле, заставили вырыть могилу и расстреляли на ее краю. Когда засыпали могилу, старуха еще шевелилась. Мне рассказывала внучка их, Лиза. Она ползала в ногах у убийц и просила помиловать, а потом ругалась. Ее отдали солдатам. Она теперь лежит больная в больнице…

Тебя это ведь не возмущает? Такого не бывало и во время царизма.

Это плоды свободы, — говорит Федор Михайлович. Голос его звучит глухо. Он смотрит на ландыш. Ему странно, что ландыш не засох тут же от этого рассказа, что благоуханен вечер и смолистый дух идет от сосен.

— Разве это не ад? — тихо говорит он.

— Ты ничего не слыхал о своих? — спрашивает Ипполит.

— Ничего. Я думаю, все трое добрались до казаков. Лизу увезли с институтом на юг. Осталась одна Наташа… Скажи мне, Ипполит, ты и Аглая не любили Тома?

— Нет, конечно, любили. Он нас последнее время очень огорчил, когда с попами связался, но мы его очень жалели.

— Ты говоришь это так холодно… Ипполит?.. Скажи правду. Вы… сними заодно?..

— Нет. Мы разошлись с ними. Мы шейдемановцы, мы плехановцы — они марксисты… Да они и Маркса по-своему переделали.

— Я не понимаю тебя. Я ваших учений не знаю.

— Скажу просто. Мария Александровна Спиридонова и Камков поругались с Лениным.

— Чего не поделили?

— Наша партия требует войны. Она не может мириться с Брестским миром, с приездом в Москву Мирбаха, с засилием в Кремле немцев.

— Поздно об этом спохватились. Война невозможна.

— Ну что ты!

— Да… вернуть солдат в окопы, заставить их ожидать газовой атаки, нести службу по ночам, поставить батареи и сидеть сутками в окопах уже больше нельзя.

— Но воюют же против казаков, против Деникина и Дутова.

— То другая война. А на настоящую войну нужны другие офицеры, другое воспитание. Не нужно было, Ипполит, привозить Ленина и Троцкого, а когда взяли их, их нужно было повесить. Отчего Керенский не сделал этого?

— Мы против смертной казни. И сейчас — Спиридонова требовала от Ленина прекращения террора.

— Требовала прекращения террора от человека, только и держащегося террором… Глупо!

— Мы решили… — проронил Ипполит и замолчал, пытливо глядя на Федора Михайловича.

— Что же вы решили?

— Я не знаю, говорить ли? Это страшная тайна.

— Кажется, Ипполит, я еще юнкером доказал тебе,

что умею хранить тайны, — пожимая плечами, сказал Федор Михайлович.

— Мы решили устроить восстание. Здесь есть офицер

Попов — он наш. Нам еще удалось склонить комиссара почт и телеграфа Прошьяна. Одна батарея, несколько десятков матросов, рабочие обещали нам помочь. Ты понимаешь — coup d'etat (Государственный переворот (фр.)) устроить, как Наполеон… Бледный работает в Ярославле. Готовит восстание. Наши лозунги прекрасны: "Долой Брестский мир", "Долой предателей-большевиков". Еще один, еврей, — настоящий герой, — вызвался пройти по подложному документу к немецкому посланнику Мирбаху и убить его.

— А когда удастся, — англичане привезут в Питер Керенского и посадят его, Львова и компанию на трон… Да?

— Ты шутишь, шутка твоя, Федя, дурного тона.

— Я не шучу. Мне не до шуток, — усталым голосом сказал Федор Михайлович.

— Ты пойми… Наполеон так сделал во Франции, и как хорошо.

— Республика стала империей… Но у вас есть Наполеон? Парижу предшествовали Арколе, Египет, Палестина. Бонапарте знали его солдаты, и с ним шла удалая шайка молодцов. Кто знает Бледного? Кто теперь уважает Керенского? Какие же это Наполеоны? Нет, Ипполит, ничего из этого не выйдет.

Мы хотели просить тебя.

— То есть? Я-то тут при чем?

— Мы хотели просить, чтобы ты стал во главе военной части восстания.

— И кровью братьев своих тащил бы к власти Керенского, Камкова, Марусю Спиридонову, Гоца, Либера и Дана, чтобы окончательно утопить Россию в социализме?

— Большевики лучше, по-твоему?

— Большевики?.. Ипполит… Я четвертый месяц скитаюсь без крова и часто без пищи, все пытаюсь пробраться на юг и не могу. Проклятая фигура выдает. Моя бригада комплектовалась из москвичей, рязанцев и орловцев, и на беду у меня тут везде знакомые. Я знаю, что такое большевики. Наверху бедлам, сумасшедший дом, садизм крови и разврата, упоение властью, речами, смертными приговорами. А сейчас же под ними, их слугами — разбойный, уголовный элемент русского народа. Неужели ты думаешь, что твой Попов в Москве или Деникин с юнкерами смогут справиться с этими молодцами? Им море по колено. Им убийство — ничто, муки человека — развлечение, слезы жен и матерей в них вызывают довольный смех. Мы вернулись в средневековье, Ипполит, и по Москве рыщут опричники. Видал я как-то их знаменитость — отряд товарища Тулака. Чего-чего там нет! И блиндированный автомобиль, и две пушки, и десятки пулеметов, и громадные алые знамена с его именем, и конница, и казаки с пиками, и пехота, и женщины. И все это его имени. А сам Тулак — щуплый мальчишка, едва ли нормальный. Его отряд — это шайка грабителей. Ты посмотрел бы, как одеты! Прекрасные папахи, шинели, офицерская амуниция, шашки в серебре, сабли — все с замученных, казненных офицеров. А лица! Сытые, здоровые, с хмурыми серьезными глазами, с подвитыми чубами. Эти гулять могут. И они гуляют и будут гулять, пока не упьются кровью. Он там ведет какие-то переговоры, заключает миры, пишет декреты и не мешает им гулять по Руси, грабить деревни и города и трясти разгулом и мошной. Что же? Их ты остановишь своим бледным восстанием?.. Нет, Ипполит! Посмотри, что сделалось с Москвой!