Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 1)

Он чувствовал себя в унизительном положении человека, с которым не считаются. Несколько раз хотел встать и уйти, но сидел, удивленно слушая Лидию. Она не любила читать книги, - откуда она знает то, о чем говорит? Она вообще была малоречива, избегала споров и только с пышной красавицей Алиной Телепневой да с Любой Сомовой беседовала часами, рассказывая им вполголоса и брезгливо морщась - о чем-то, должно быть, таинственном. К гимназистам она относилась тоже брезгливо и не скрывала этого. Климу казалось, что она считает себя старше сверстников своих лет на десять. А вот с Макаровым, который, по мнению Клима, держался с нею нагло, она спорит с раздражением, близким ярости, как спорят с человеком, которого необходимо одолеть и унизить.

- Пора домой, Лида, - сказал он, сердито напоминая о себе.

Лидия тотчас встала, воинственно выпрямилась.

- Вы неудачно оригинальничаете, Макаров, - проговорила она торопливо, но как будто мягче.

Макаров тоже встал, поклонился и отвел руку с фуражкой в сторону, как это делают плохие актеры, играя французских маркизов.

В ответ ему девушка пошевелила бровями и быстро пошла прочь, взяв Клима под руку.

- Отчего ты так рассердилась? - спросил он; поправляя волосы, закрывшие ухо ее, она сказала возмущенно:

- Терпеть не могу таких... как это? Нигилистов. Рисуется, курит... Волосы - пестрые, а нос кривой... Говорят, он очень грязный мальчишка?

Но, не ожидая ответа, она тотчас же отметила достоинства осужденного ею:

- На коньках он катается великолепно. После этой сцены Клим почувствовал нечто близкое уважению к девушке, к ее уму, неожиданно открытому им. Чувство это усиливали толчки недоверия Лидии, небрежности, с которой она слушала его. Иногда он опасливо думал, что Лидия может на чем-то поймать, как-то разоблачить его. Он давно уже замечал, что сверстники опаснее взрослых, они хитрее, недоверчивей, тогда как самомнение взрослых необъяснимо связано с простодушием.

Но, побаиваясь Лидии, он не испытывал неприязни к ней, наоборот, девушка вызывала в нем желание понравиться ей, преодолеть ее недоверие. Он знал, что не влюблен в нее, и ничего не выдумывал в этом направлении. Он был еще свободен от желания ухаживать за девицами, и сексуальные эмоции не очень волновали его. Обычные, многочисленные романы гимназистов с гимназистками вызывали у него только снисходительную усмешку; для себя он считал такой роман невозможным, будучи уверен, что юноша, который носит очки и читает серьезные книги, должен быть смешон в роли влюбленного. Он даже перестал танцевать, находя, что танцы ниже его достоинства. Со знакомыми девицами держался сухо, с холодной вежливостью, усвоенной от Игоря Туробоева, и когда Алина Телепнева с восторгом рассказывала, как Люба Сомова целовалась на катке с телеграфистом Иноковым, Клим напыщенно молчал, боясь, что его заподозрят в любопытстве к романическим пустякам. Тем более жестоко он был поражен, почувствовав себя влюбленным.

Началось это с того, что однажды, опоздав на урок, Клим Самгин быстро шагал сквозь густую муть февральской метели и вдруг, недалеко от желтого здания гимназии, наскочил на Дронова, - Иван стоял на панели, держа в одной руке ремень ранца, закинутого за спину, другую руку, с фуражкой в ней, он опустил вдоль тела.

- Исключили, - пробормотал он. На голове, на лице его таял снег, и казалось, что вся кожа лица, со лба до подбородка, сочится слезами.

- За что? - спросил Клим.

- Сволочи. Клим посоветовал:

- Надень фуражку.

Иван поднял руку медленно, как будто фуражка была чугунной; в нее насыпался снег, он так, со снегом, и надел ее на голову, но через минуту снова снял, встряхнул и пошел, отрывисто говоря:

- Это - Ржига. И - поп. Вредное влияние будто бы. И вообще - говорит ты, Дронов, в гимназии явление случайное и нежелательное. Шесть лет учили, и - вот... Томилин доказывает, что все люди на земле - случайное явление.

Клим шагал к дому, плечо в плечо с Дроновым, внимательно слушая, но не удивляясь, не сочувствуя, а Дронов все бормотал, с трудом находя слова, выцарапывая их.

- Голову сняли, сволочи! Вредное влияние! Просто - Ржига поймал меня, когда я целовался с Маргаритой.

- С ней? - переспросил Клим, замедлив шаг.

- Ну, да... А он сам, Ржига...

Но Клим уже не слушал, теперь он был удивлен и неприятно и неприязненно. Он вспомнил Маргариту, швейку, с круглым, бледным лицом, с густыми тенями в впадинах глубоко посаженных глаз. Глаза у нее неопределенного, желтоватого цвета, взгляд полусонный, усталый, ей, вероятно, уж под тридцать лет. Она шьет и чинит белье матери, Варавки, его; она работает "по домам".

Было обидно узнать, что Дронов и в отношении к женщине успел забежать вперед его.

- Что же она? - спросил Клим и остановился, не зная, как сказать далее.

- Только бы не снабдили волчьим билетом, - ворчал Дронов.

- Она позволяет тебе?

- Кто?

- Маргарита.

Дронов встряхнул плечом, точно отталкивая кого-то, и сказал:

- Ну, какая же баба не позволит?

- И давно ты с ней? - допрашивал Клим.

- Эх, отстань, - сказал Дронов, круто свернул за угол и тотчас исчез в белой каше снега.

Клим пошел домой. Ему не верилось, что эта скромная швейка могла охотно целовать Дронова, вероятнее, он целовал ее насильно. И - с жадностью, конечно. Клим даже вздрогнул, представив, как Дронов, целуя, чавкает, чмокает.

Дома, раздеваясь, он услыхал, что мать, в гостиной, разучивает какую-то незнакомую ему пьесу.

- Почему так рано? - спросила она. Клим рассказал о Дронове и добавил: - Я не пошел на урок, там, наверное, волнуются. Иван учился отлично, многим помогал, у него немало друзей.

- Это разумно, что не пошел, - сказала мать; сегодня она, в новом голубом капоте, была особенно молода и внушительно красива. Покусав губы, взглянув в зеркало, она предложила сыну: - Посиди со мной.

И, расхаживая по комнате легкой, плавной походкой, она заговорила очень мягко:

- Ржига предупредил меня, что с Иваном придется поступить строго. Он приносил в класс какие-то запрещенные книжки и неприличные фотографии. Я сказала Ржиге, что в книжках, наверное, нет ничего серьезного, это просто хвастовство Дронова.

Клим солидно вставил свои слова:

- Да, хвастовство или обычное у детей и подростков влечение к пистолетам...

- Очень метко, - похвалила мать, улыбаясь. - Но соединение вредных книг с неприличными картинками - это уже обнаруживает натуру испорченную. Ржига очень хорошо говорит, что школа - учреждение, где производится отбор людей, способных так или иначе украсить жизнь, обогатить ее. И - вот: чем ты мог украсить жизнь Дронов?

Клим усмехнулся.

- Несколько странно, что Дронов и этот растрепанный, полуумный Макаров - твои приятели. Ты так не похож на них. Ты должен знать, что я верю в твою разумность и не боюсь за тебя. Я думаю, что тебя влечет к ним их кажущаяся талантливость. Но я убеждена, что эта талантливость - только бойкость и ловкость.