Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 2)

- Кому? - спросил Клим. Кутузов, позевнув, ответил:

- Истории, которой решительно надоели всякие сантименты.

Прейс тоже как-то вскользь и задумчиво процитировал:

- "Толстой законченное выражение русской, деревенской стихии".

- Ну - и что же отсюда следует? - спросил Кутузов, спрыгнув с койки и расправляя плечи. Сунув в рот клок бороды, он помял его губами, потом сказал:

- Вы извините нас, Самгин! Борис, поди-ко сюда, И, взяв Прейса за плечо, подтолкнул его к двери, а Клим, оставшись в комнате, глядя в окно на железную крышу, почувствовал, что ему приятен небрежный тон, которым мужиковатый Кутузов говорил с маленьким изящным евреем. Ему не нравились демократические манеры, сапоги, неряшливо подстриженная борода Кутузова; его несколько возмутило отношение к Толстому, но он видел, что все это, хотя и не украшает Кутузова, но делает его завидно цельным человеком. Это так.

- Ну-с, я иду, - сказал Кутузов, входя в комнату. - А вы, Самгин?

- Тоже.

На улице, под ветром и острыми уколами снежинок, Кутузов, застегивая пальто, проворчал:

- Тепло живет Прейсик...

- Не совсем понимаю, что его влечет к марксизму, - сказал Клим. Кутузов заглянул в лицо ему, спрашивая:

- Не понимаете? Гм...

А через несколько шагов спросил:

- Есть не хотите?

- Я бы выпил рюмку водки.

- Что ж, выпейте, - разрешил Кутузов, шагнул в лавчонку, явился оттуда с папиросой, воткнутой в бороду, и сказал благосклонно:

- Ну, айда, выпьем водки.

И снова усмешливо заглянул, в лицо Клима.

- Пощупали вас жандармы и убедились в политической девственности вашей, да?

Самгин не успел обидеться на грубоватую шутку, потому что Кутузов заботливо и даже ласково продолжал:

- Волновались вы? Нет? Это - хорошо. А я вот очень кипятился, когда меня впервые щупали. И, признаться надо, потому кипятился, что немножко струсил.

В дешевом ресторане Кутузов прошел в угол, -наполненный сизой мутью, заказал водки, мяса и, прищурясь, посмотрел на людей, сидевших под низким, закопченным потолком необширной комнаты.; трое, в однообразных позах, наклонясь над столиками, сосредоточенно ели, четвертый уже насытился и, действуя зубочисткой, пустыми глазами смотрел на женщину, сидевшую у окна; женщина читала письмо, на столе пред нею стоял кофейник, лежала пачка книг в ремнях. Клим тоже посмотрел да лицо ее, полузакрытое вуалью, на плотно сжатые губы, вот они сжались еще плотней, рот сердито окружился морщинами, Клим нахмурился, признав в этой женщине знакомую Лютова.

"Очевидно, кабачок этот - место встреч", - подумал он и спросил Кутузова: - Вы здесь бывали?

- Первый раз, - ответил тот, не поднимая головы от тарелки, и спросил с набитым ртом: - Так - не понимаете, почему некоторых субъектов тянет к марксизму?

- Не понимаю.

- Клюнем, - сказал Кутузов, подвигая Климу налитую рюмку, и стал обильно смазывать ветчину горчицей, настолько крепкой, что она щипала ноздри Самгина. - Обман зрения, - сказал он, вздохнув. - Многие видят в научном социализме только учение об экономической эволюции, и ничем другим марксизм для них не пахнет. За ваше здоровье!

Выпив водку, он продолжал:

- А наш общий знакомый Поярков находит, что богатенькие юноши марксуют по силе интуитивной классовой предусмотрительности, чувствуя, что как ни вертись, а социальная катастрофа - неизбежна. Однако инстинкт самосохранения понуждает вертеться.

Он съел все, посмотрел на тарелку с явным сожалением и спросил кофе.

- Так вот, значит: у одних - обман зрения, у других - классовая интуиция. Ежели .рабочий воспринимает учение, ядовитое для хозяина, хозяин - буде он не дурак - обязан несколько ознакомиться с этим учением. Может быть, удастся подпортить его. В Европах весьма усердно стараются подпортить, а наши юные буржуйчики тоже не глухи и не слепы. Замечаются попыточки организовать классовое самосознание, сочиняют какое-то неославянофильство, Петра Великого опрокидывают и вообще... шевелятся.

Четверо молчаливых мужчин как будто выросли, распухли. Дама, прочитав письмо, спрятала его в сумочку. Звучно щелкнул замок. Кутузов вполголоса рассказывал:

- Новое течение в литературе нашей - весьма показательно. Говорят, среди этих символистов, декадентов есть талантливые люди. Литературный декаданс указывал бы на преждевременное вырождение класса, но я думаю, что у нас декадентство явление подражательное, юнцы наши подражают творчеству жертв и выразителей психического распада буржуазной Европы. Но, разумеется, когда подрастут - выдумают что-нибудь свое.

- Вы знакомы со Стратоновым? - спросил Клим.

- Юрист, дылда такая? Встречал. А что? Головастик, наверное, разовьется в губернатора.

Кутузов вытер бороду салфеткой, закурил и, ласково глядя на папиросу, сказал вздохнув:

- Пора идти. Нелепый город, точно его чорт палкой помешал. И все в нем рычит: я те не Европа! Однако дома строят по-европейски, все эдакие вольные и уродливые переводы с венского на московский. Обок с одним таким уродищем притулился, нагнулся в улицу серенький курятничек в три окна, а над воротами - вывеска: кто-то "предсказывает будущее от пяти часов до восьми", - больше, видно, не может, фантазии не хватает. Будущее! - Кутузов широко усмехнулся:

- Быть тебе, Москва, Европой, вот - будущее! И, вспомнив что-то, торопливо протянул Самгину рублевую бумажку:

- Иду, иду! Заплатите. Всех благ!

Клим спросил еще стакан чаю, пить ему не хотелось, но он хотел знать, кого дожидается эта дама? Подняв вуаль на лоб, она писала что-то в маленькой книжке, Самгин наблюдал за нею и думал:

"Политика дает много шансов быть видимым, властвовать, это и увлекает людей, подобных Кутузову. Но вот такая фигура - что ее увлекает?"

Мысли его растекались по двум линиям: думая о женщине, он в то же время пытался дать себе отчет в своем отношении к Степану Кутузову. Третья встреча с этим человеком заставила Клима понять, что Кутузов возбуждает в нем чувствования слишком противоречивые. "Кутузов-шина", грубоватые шуточки, уверенность в неоспоримости исповедуемой истины и еще многое антипатично, но (Прямодушие Кутузова, его сознание своей свободы приятно в нем и даже возбуждает зависть к нему, притом не злую зависть.

Женщина встала и, закрыв лицо вуалью, ушла.

"Не дождалась. Вероятно, ждала любовника, а его, может быть, арестовали".

О женщинах невозможно было думать, не вспоминая Лидию, а воспоминание о ней всегда будило ноющую грусть, уколы обиды.

Недавно Варвара спросила:

- Вам часто пишет Лида?

- Не очень, - ответил он, хотя Лидия написала ему из Парижа только один раз. - Она не любит писать.

- И - говорить. Она - загадочная, не правда ли? Клим, строго взглянув на нее через очки, сказал:

- Загадочных людей - нет, - их выдумывают писатели для того, чтоб позабавить вас. "Любовь и голод правят миром", и мы все выполняем повеления этих двух основных сил. Искусство пытается прикрасить зоологические требования инстинкта пола, наука помогает удовлетворять запросы желудка, вот и - всё.