Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 2)

- Господи, да я - к архиерею пойду...

- Значит - пируем! Сейчас придут Гогины, я купила кое-что вкусненькое...

Затем разыгралась сцена веселого сумасшествия, девицы вальсировали, Анфимьевна, накрывая на стол, ворчала, показывая желтые зубы, усмехаясь:

- Запрыгали! Допрыгаетесь опять.

Тугое лицо ее лоснилось радостью, и она потягивала воздух носом, как бы обоняя приятнейший запах. На пороге столовой явился Гогин, очень искусно сыграл на губах несколько тактов марша, затем надул одну щеку, подавил ее пальцем, и из-под его светленьких усов вылетел пронзительный писк. Вместе с Гогиным пришла девушка с каштановой копной небрежно перепутанных волос над выпуклым лбом; бесцеремонно глядя в лицо Клима золотистыми зрачками, она сказала:

- Самгин? Мы слышали про вас: личность загадочная.

- Кто это вам сказал?

- Яков Тагильский, которому мы не верим. Но, кажется, он прав: у вас вид человека ученого и скептическая бородка, и мы уже преисполнены почтения к вам. Алешка - не дури!

Это она крикнула потому, что Гогин, подхватив ее под локти, приподнял с пола и переставил в сторону от Клима, говоря:

- Не удивляйтесь, это - кукла, внутри у нее - опилки, а говорит она...

- Не верьте ему, - кричала Татьяна, отталкивая брата плечом, но тут Любаша увлекла Гогина к себе, а Варвара попросила девушку помочь ей; Самгин был доволен, что его оставили в покое, люди такого типа всегда стесняли его, он не знал, как держаться с ними. Он находил, что такие люди особенно неудачно выдумали себя, это - весельчаки по профессии, они сделали шутовство своим ремеслом. Серьезного человека раздражает обязанность любезно улыбаться в ответ на шуточки, в которых нет ничего смешного. Вот Алексей Гогин говорит Любаше:

- Не рычи! Доказано, что политика - дочь экономики, и естественно, что он ухаживает за дочерью...

Варвару он поучает тоном дьячка, читающего "Часослов":

- "Добре бо Аристотель глаголет: аще бы и выше круга лунного человек был, и тамо бы умер", - а потому, Варечка, не заноситесь!

И- не смешно, что Татьяна говорит о себе во множественном числе, а на вопрос Самгина: "почему?" - ответила:

- Потому что чувствую себя жилищем множества личностей и все они в ссоре друг с другом.

Но через некоторое время Клим подумал, что, пожалуй, она права, веселится она слишком шумно и как бы затем, чтоб скрыть тревогу. Невозможно было представить, какова она наедине с самою собой, а Самгин был уверен, что он легко и безошибочно видит каждого знакомого ему человека, каков он сам с собою, без парадных одежд. Даже внешне Татьяна Гогина была трудно уловима, быстрота ее нервных жестов не согласовалась с замедленной речью, а дурашливая речь не ладила с недоверчивым взглядом металлических и желтоватых, неприятных глаз. Была она стройная, крепкая, но темно-серый костюм сидел на теле ее небрежно; каштановые волосы ее росли как-то прядями, но были не волнисты и некрасиво сжимали ее круглое, русское лицо.

- Не обижай Алешку, - просила она Любашу и без паузы, тем же тоном брату: - Прекрати фокусы! Налейте крепкого, Варя! - сказала она, отодвигая от себя недопитую чашку чая. Клим подозревал, что все это говорится ею без нужды и что она, должно быть, очень избалована, капризна, зла. Сидя рядом с ним, заглядывая в лицо его, она спрашивала:

- Объясните мне, серьезный человек, как это: вот я девушка из буржуазной семьи, живу я сытно и вообще - не плохо, а все-таки хочу, чтоб эта неплохая жизнь полетела к чорту. Почему?

- Вероятно, это у вас от ума и временное, - не очень любезно ответил Клим, догадываясь, что она хочет начать "интересный разговор".

- Нет, умом я не богата, - сказала она, играя чайной ложкой. - Это от сердца, я думаю. Что делать?

Она сердила Самгина, мешая ему наблюдать, как ее брат забавляет Варвару и Любашу фокусами. Взглянув на нее через очки, он предложил:

- Устройтесь так, чтоб вас посадили в тюрьму на несколько месяцев.

- Вы думаете - это меня вылечит?

- Наверное, поможет правильно оценить удобства буржуазного быта.

Улыбаясь, она спросила:

- Вы, кажется, не очень высокого мнения о людях?

- Да, не очень, - искренно ответил Самгин, привстав и следя за руками Алексея; подняв руки, тот говорил:

- Как видит почтеннейшая публика, здесь нет чудес, а только ловкость рук, с чем согласна и наука. Итак: на пиджаке моем по три пуговицы с каждой стороны. Эйн!

Он запахнул пиджак, но тотчас же крикнул:

- Цвей! - распахнул его, и на одной стороне оказалось две пуговицы, на другой - четыре. - Это я сам придумал, - похвастался он.

- Алеша, как это делается? - ребячливо и умоляюще кричала Любаша, а Варвара, дергая рукав пиджака, требовала:

- Покажите подкладку!

Татьяна пересела к пианино и, передразнивая кого-то, начала петь сдавленным голосом:

Я обошел сады, луга,

Я видел все цветы,

Но в этом мире нет цветка

Милей душе, чем ты!

Пошлые слова удачно дополнял пошленький мотив: Любаша, захлебываясь, хохотала над Варварой, которая досадливо пыталась и не могла открыть портсигар, тогда как Гогин открывал его легким прикосновением мизинца. Затем он положил портсигар на плечо себе, двинул плечом, - портсигар соскользнул в карман пиджака. Тогда взбил волосы, сделал свирепое лицо, подошел к сестре:

- Играй "Маскотту". Эй, хор!

Он запел приятным голосом:

Коль на столе три свечки...

Да, три свечки!

Кто-нибудь умрет!

Ум-рет!

- мрачно подтвердил хор и тотчас же весело запел:

Да, все приметы, сновиденья

Полны значенья...

Следующий куплет Гогин пел один:

Да - для пустой души

Необходим груз веры!

Ночью все кошки серы,

Женщины - все хороши!

- Дурак! - крикнула Татьяна, ударив его по голове тетрадкой нот, а он схватил ее и с неожиданной силой, как-то привычно, посадил на плечо себе. Девицы стали отнимать подругу, началась возня, а Самгин, давно поняв, что он лишний в этой компании, незаметно ушел.

Сероватый туман стоял над городом, украшая его инеем, ветви деревьев и провода телеграфа были мохнаты.

Холод сердито щипал лицо. Самгин шел и думал, что, когда Варвара станет его любовницей, для нее наступят не сладкие дни. Да. Она, вероятно, все уже испытала с Маракуевым или с каким-нибудь актером, и это лишило ее права играть роль невинной, влюбленной девочки. Но так как она все-таки играет эту роль, то и будет наказана.

"И нечего медлить, глупо церемониться", - решил он.

А через два-три дня он с удивлением и удовольствием чувствовал, что он весь сосредоточен на одном, совершенно определенном желании. Сравнивая свои чувствования с теми, которые влекли его к Лидии, он находил, что тогда инстинкт наивно и стыдливо рядился в романтические мечты и надежды на что-то необыкновенное, а теперь ничего подобного нет, а есть только вполне свободное и разумное желание овладеть девицей, которая сама хочет этого. Уверенность в том, что он действует свободно, настраивала его все более упрямо, он подстерегал Варвару, как охотник лису, и уже не однажды внушал себе: