Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 4)

"Да - что вы озорничаете? Не ваши детеныши-то!"

Снова начал капать дождь. Самгин взял извозчика, спрятался под кожаный верх пролетки. Лошадь бежала тихо, уродливо подпрыгивал ее круп, цокала какая-то развинченная железина, по коже над головой седока сердито барабанил дождь.

"Какая скудная жизнь!" - обиженно думал Клим Иванович.

Но это его настроение держалось недолго. Елена оказалась женщиной во всех отношениях более интересной, чем он предполагал. Искусная в технике любви, она легко возбуждала его чувственность, заставляя его переживать сладчайшие судороги не испытанной им силы, а он был в том возрасте, когда мужчина уже нуждается в подстрекательстве со стороны партнерши и благодарен женщине за ее инициативу.

- Я люблю любить, как угарная, - сказала она как-то после одной из схваток, изумившей Самгина. - Любить, друг мой, надо виртуозно, а не как животные или гвардейские офицеры.

Интересна была она своим знанием веселой жизни людей "большого света", офицеров гвардии, крупных бюрократов, банкиров. Она обладала неиссякаемым количеством фактов, анекдотов, сплетен и рассказывала все это с насмешливостью бывшей прислуги богатых господ, - прислуги, которая сама разбогатела и вспоминает о дураках.

Так как она любила читать и уже много читала, у нее была возможность сравнивать живых с умершими и настоящих с выдуманными.

- Ах, если б можно было написать про вас, мужчин, все, что я знаю, говорила она, щелкая вальцами, и в ее глазах вспыхивали зеленоватые искры. Бойкая, настроенная всегда оживленно, окутав свое тело подростка в яркий китайский шелк, она, мягким шариком, бесшумно каталась из комнаты в комнату, напевая французские песенки, переставляя с места на место медные и бронзовые позолоченные вещи, и стрекотала, как сорока, - страсть к блестящему у нее была тоже сорочья, да и сама она вся пестро блестела.

К вещам она относилась почтительно, с любовью, ласково поглаживала их пальцами, предлагая Самгину:

- Посмотри, как ловко это сделано!

- Замечательно, - соглашался Клим Иванович, глядя сквозь очки на уродливого китайского божка и подозревая, что она его экзаменует, изучает его вкусы.

Устав бегать, она, с папиросой в зубах, ложилась на кушетку и очень хорошо рассказывала анекдоты, сопровождая звонкую игру голоса быстрым мельканием мелких гримас.

- Приезжает домой светская дама с гостьей и кричит на горничную: "Зачем это вы переставили мебель и вещи в гостиной так глупо, бессмысленно?" - "Это не я-с, это барышня приказали". Тогда мамаша говорит гостье: "У моей дочери замечательно остроумная, фантазия".

Самгин любезно усмехался, находил анекдоты такого типа плоскими, вычитанными из юмористических журналов, и немедленно забывал их. Но нередко он слышал анекдоты другого рода:

- Кутили у "Медведя" в отдельном кабинете, и один уездный предводитель дворянства сказал, что он [за] полную передачу земли крестьянам. "Надобно отдать им землю даром!"-"А у вас есть земля?"-"Ну, а-как же? Но - заложена и перезаложена, так что банк продает ее с аукциона. А я могу сделать себе карьеру в Думе, я неплохой оратор". Смешно?

- Смешно, - соглашался Клим Иванович.

- А знаешь, что сказал министр Горемыкин Суворину: "Неплохо, что мужики усадьбы жгут. Надо встряхнуть дворянство, чтоб оно перестало либеральничать".

Самгин, не интересуясь, откуда ей известно мнение министра, спросил:

- Когда это было?

- В пятом году. В этот год очень сильно кутили. А старик Суворин милый и умный. Такой замечательный знаток театра. Но актеров - не любит. В нем есть что-то мужицкое, суровое, актеров и актрис он считает блаженными негодниками. "У актера своей молитвы нет, а надобно, чтоб у каждого человека была своя молитва", - вот как он говорил. Я встречала его довольно часто, хотелось попасть в театр к нему. Но он сказал: "Нет, Лена, вы - для оперетки, для водевиля, но оперетку - не люблю, водевилей у меня не играют". Он - странный. Впрочем, все русские - странные: нельзя понять, чего они хотят: республики или всемирного потопа?

Самгин, слушая такие рассказы и рассуждения, задумчиво и молча курил и думал, что все это не к лицу маленькой женщине, бывшей кокотке, не к лицу ей и чем-то немножко мешает ему. Но он все более убеждался, что из всех женщин, с которыми он жил, эта-самая легкая и удобная для него. И едва ли он много проиграл, потеряв Таисью.

Свою биографию Елена рассказала очень кратко и прерывая рассказ длинными паузами: бабушка ее Ивонна Данжеро была акробаткой в цирке, сломала ногу, а потом сошлась с тамбовским помещиком, родила дочь, помещик помер, бабушка открыла магазин мод в Тамбове. Мать училась в гимназии, кончила, в это время бабушка умерла, задавленная пожарной командой. Мать преподавала в гимназии французский и немецкий языки, а ее отдала в балетную школу, откуда она попала в руки старичка, директора какого-то департамента министерства финансов Василия Ивановича Ланена.

- А после него - дальше! - просто закончила она.

- А - мать? - спросил Самгин.

- Умерла в Крыму от чахотки. Отец, учитель физики, бросил ее, когда мне было пять или шесть лет.

Самгину казалось, что теперь Елена живет чистоплотно и хотя сохранила старые знакомства, но уже не принимает участия в кутежах и даже, как он заметил по отношению Лаптева к ней, пользуется дружелюбием кутил.

Он был с нею в Государственной думе в тот день, когда там слушали запрос об убийствах рабочих на Ленских промыслах.

- В ложе министров налево, крайний - премьер - Макаров, - знаешь? шептала Елена. - Нет, подумай, - продолжала она шептать, - я этого гуся без штанов видела у одной подруги-француженки, а ему поручили Россией командовать... Вот это - анекдот!

Ее шопот досадно мешал Самгину сравнивать картину заседания парижского парламента с картиной, развернутой пред ним в этот час. Там, в Париже, сидели фигуры в большинстве однообразно тяжеловатые, коренастые, - сидели спокойно и свободно, как у себя дома, уверенные, что они воплощают в себе волю народа Франции. Среди них немало юристов, знатоков права, и юристы стоят во главе их, руководят ими. Эти люди живут на земле, которая не качается под ними. Они представляют давно организованные партии, каждая партия имеет свою историю, свои традиции.

Тут Самгину вспомнилось произнесенное на собрании слово - отечество.

"У этих людей с 789 года есть отечество. Они его завоевали".

- Вот уж кто умеет рассказывать анекдоты - это он, Макаров, - шептала Елена. - А посмотри, какая противная морда у Маркова. И этот бездарный паяц Пуришкевич. Вертится, точно его поджаривают. Не очень солидное сборище, а?

- Да, - согласился Самгин, напряженно рассматривая людей, которые хотят быть законодателями, и думая:

"Что может дать мне Ногайцев?"