Ирина Грекова - Свежо предание

- Нет, мне надо сначала помыться.

- Мойтесь, пожалуйста. Вот полотенце, чистое. Мыло на полочке справа.

- Пойду, а вы пока ложитесь. Или, может быть, вам тоже надо помыться?

- Зачем? Я уже сегодня мылся.

- Я так и знала. Мужчины вообще редко моются по собственному желанию больше раза в день.

- Иногда моемся, но мы не фанатики. Можно иной раз лечь и не помывшись. Особенно в день защиты диссертации. Сегодня я и без мытья хорош.

- Так и быть, не мойтесь, а я пойду.

Костя постелил себе на сундуке и лег. Ого, как он, оказывается, вырос с тех пор, как последний раз спал на сундуке! Ноги свисали на добрых полметра. Он повозился-повозился и переложил тюфяк на пол. Получилось прекрасное ложе. Вытянулся - здорово!

Вошла Надюша.

- Уже на полу, - спокойно сказала она.

- Да, вырос из сундука.

- Ну, отворачивайтесь.

Костя отвернулся. Она ходила, поскрипывала, чем-то шелестела, наконец, легла. Жестко заскрипела крахмальная скатерть.

- Вам удобно?

- Великолепно.

- Свет потушить?

- Пожалуйста.

Свет погас. В комнате постепенно заголубело Белая ночь. Голубая.

- Надюша, вы не спите?

- Нет, Костя.

- Можно вам задать один вопрос?

- Пожалуйста.

- Вас никто не ждет дома? Не беспокоится?

- Нет, я одна, как Иван Михайлович.

- И раньше были одна?

- Нет, я была замужем.

- А ваш муж...

- Его нет. Он погиб на войне.

- Простите, что я спрашиваю. Это нельзя?

- Нет, кажется, можно. Вы ведь по-хорошему спрашиваете.

- А детей у вас не было?

- Был один. Он умер. Во время блокады.

- Простите, Надюша, милая.

- Ничего, Костя.

- Вы плачете?

- Ничего, Костя. Это хорошо - иногда поплакать. Не думайте, что вы мне напомнили. Это всегда со мной.

- Костя, вы спите?

- Нет, Надюша, не сплю.

- Я вам все про себя рассказала, а вы мне - ничего.

- Это верно. Я расскажу. У меня была жена, Рора, Аврора. И сестра Циля. Перед самой войной я их отправил к тетке, под Житомир. Когда немцы заняли Житомир...

- Не надо, молчите, Костя. Я все поняла.

- Костя, вы еще не спите?

- Нет, дорогая.

- Вы плачете?

- Совсем немножко.

- Костя, вы очень любили Рору?

- Очень.

- Это плохо, что мы сейчас о ней разговариваем?

- Нет. Я сам об этом себя спрашивал и решил, что не плохо.

- Почему-то считается, что нужно молчать о самом важном. Верно это?

- Отчасти верно. Нет. Все зависит оттого, как говорить.

- Но трудно же всю жизнь молчать.

- Говорите, Надюша.

- Ну вот, я тоже очень любила Сережу, мужа. Но маленького я любила больше. Он ведь совсем недолго жил, а я его больше всех любила. Главное, это было почти одновременно. Накануне получила извещение, а на другой день мальчик умер. Я думала - так не бывает. Не верила. У меня все спуталось. Я виновата перед Сережей: из-за маленького я ему почти не уделила горя.

- Я это понимаю.

- Ну, спите, Костя.

- Надюша, я вас расстроил, вы не спите и все вздыхаете. Экий я болван.

- Нет, милый, не упрекайте себя. Напротив, я рада, что все вам рассказала.

- Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

- Давайте.

- Знаете, сегодня я себя чувствовал невероятно, колоссально счастливым. За все нормы!

- Как: это хорошо!

- И знаете, не только из-за диссертации. Ну, конечно, и из-за нее тоже. Но не только. Во-первых, я очень почувствовал, как-то по-особенному, что у меня много друзей. Кроме того, мне показалось, что и в науке у меня кое-что получается.

- А раньше вы в этом не были уверены?

- Нет. В сущности, я не ученый. Пожалуй, мне не надо было заниматься техникой. Скорее, мне надо было стать врачом. Как мой дедушка. Он прекрасный врач, до сих пор работает, несмотря на годы.

- А кто еще у вас есть, кроме дедушки?

- Сестра его, тетя Роза. Я вас как-нибудь туда сведу. Любопытная пара.

- А ваши родители?

- Оба умерли. Мама умерла, когда мне было тринадцать лет. А отца посадили в тридцать седьмом году. Он умер в тюрьме.

- Как страшно.

- Да. Я с отцом не был особенно близок, но все-таки был уверен, что он ни в чем не виноват. До сих пор уверен. Если бы он не умер, я убежден, его бы выпустили.

- Костя, всех невинных выпускают?

- Хочу думать так, Надюша, милая.

- И я хочу. Но иногда не удается. Страшнее всего, что никто никому не верит. Все про себя что-то думают и молчат.

- Говорим же мы с вами сейчас...

- Это так редко бывает. Вы меня не боитесь?

- Нет, не боюсь.

- И я вас. Как это хорошо.

- Надюша, у вас никого не сажали?

- Из близких - нет.

- А кто у вас есть из близких? Хочу все про вас знать.

- Очень мало, почти никого. Отца я плохо помню, он умер, когда я была совсем маленькой. Мама долго болела и умерла незадолго перед войной. Мы остались с братом, он работал на заводе, а я поступила на курсы...

- А брат где теперь?

- В Новосибирске. Мы иногда переписываемся, но редко. У него семья, ему не до меня. А у вас кто самый близкий?

- Юра Нестеров. Вы его знаете.

- Юрий Борисович? Знаю.

- Это мой самый близкий друг. Ближе брата. А что, он вам не нравится?

- Откуда вы взяли?

- Чувствую: он вам не нравится.

- Он очень несчастный.

- Почему вы так думаете?

- По глазам.

- Кто знает, может быть, вы и правы. Я всегда думал, что кто-кто, а он создан для счастья. Помните: "Человек создан для счастья, как птица для полета".

- Я не люблю такие фразы. Они слишком законченные.

- Я тоже не люблю, но эту фразу говорит у Короленко безрукий человек...

- Костя.

- А?

- Я еще хочу спросить у вас одну вещь. Можно? Только это очень личная вещь.

- Спросите. Если слишком личная, я просто не отвечу.

- Костя... у вас после Роры были другие женщины?

- Были. Немного.

- Ну и как это было?

- Сначала меня тянуло к ним, а потом казалось, что наелся мыла.

- Я это понимаю, А у меня никого не было. Не то чтобы никто не хотел. Я не могла.

- Понимаю, Надюша.

- Надюша, вы спите?

- Кажется, сплю.

- Ну, спите, родная. Спокойной ночи. Хотя, пожалуй, правильно будет: спокойного утра.

- Спокойного утра, Костя.

* * *

Он заснул, обнимая подушку, чувствуя костями бедер сквозь тюфяк благословенную жесткость пола. Он заснул совершенно счастливый. Ему снились хорошие сны. Ветер какой-то дул над морем, летела сиреневая пыль. Он проснулся свежий и трезвый, не понимая, почему он на полу и который час. Потом он увидел спящую женщину. Утренний солнечный луч, жиденький, отраженный от какого-то стекла, лег ей налицо, но она спала, совсем спокойно.

Он потихоньку оделся, подошел к ней и сел рядом с нею на пол. Пол был прохладный и гладкий. Он сидел и смотрел в ее лицо, спокойное и простое. Светлое лицо с бровями, позолоченными солнцем.

Она, должно быть, почувствовала, что на нее смотрят, и проснулась. Удивительно просто она проснулась. Только что ее не было здесь и вдруг стала здесь, вся сразу.