Ирина Грекова - Свежо предание

Белинский! Знал бы он, бедный Белинский, во что превратят его имя благодарные потомки. Имя-плеть.

"...С небывалой силой звучат в наши дни слова Белинского:

"Признаюсь, жалки и неприятны мне спокойные скептики, абстрактные человеки, беспачпортные бродяги в человечестве... Космополит есть какое-то ложное, бессмысленное, страшное и непонятное явление, какой-то бледный, туманный призрак, недостойный называться священным именем человека"..."

И вот - бредут по страницам бледные, туманные призраки, потерявшие имя человека. Борщаговский, Гурвич, Вайсфельд, Хольцман, Житомирский, Мазель, Герцович, Гальперин, Кац, Шнеерсон и прочие, и прочие...

Витиеватая, цветистая ругань.

"...Известный космополит Борщаговский выступил с блудливым докладом..."

"... Модель доходил до чудовищного утверждения, будто эстетствующий космополит, выродок в искусстве Мейерхольд является крупным деятелем советского театра..."

"...Отщепенец Березарк, известный отрицательным отношением к пьесе Ромашова "Великая сила"..."

- Читальня закрывается, - сказала беленькая девушка, - завтра приходите.

Нет, с него довольно! Все понял. Домой, только домой!

* * *

- Надюша, родная.

- Костя, что с тобой?

- Дай тебя обнять.

Он нагнулся, обнял ее и отчаянно поцеловал. Милая! Как она трогательно становилась теперь боком, чтобы он не чувствовал ее живот. Глупая! Он опустился на колени, обнял их, а к животу прижался лицом.

- Костя, дорогой, с тобой что-то случилось, плохое.

- Я просто сидел в библиотеке и читал газеты.

- А, понимаю. Ну, встань. Сядем поговорим. Они сели. Костя укусил кулак.

- А я-то, слепец, идиот, ничего не понимал!

- Нет, я понимала.

- Как же можно жить тогда? Ты мне скажи, Надюша, как можно жить?

- Костя, милый мой. На свете бывает разное. И страшное тоже бывает. Разве мы с тобой не видели самого страшного? И смотри - мы живы, мы вместе. И он - с нами. Родится - маленький, смешной... Начнет говорить, ходить... А когда-нибудь про наше время скажут: свежо предание...

- Ого, Надюша, оказывается, ты умеешь произносить длинные речи!

- А как же. Иди сюда, милый.

* * *

Удивительное существо Надюша! С кем только она не дружит. Например, с Мишей, водопроводчиком.

Тот уже несколько лет - с самой войны - работает при домоуправлении: грязный малый лет сорока, почти всегда пьян, перед каждым праздником ходит по квартирам выпрашивать на пол-литра. Много лет знает его Костя, а никогда к нему не присматривался, даже когда, конфузясь, давал ему на чай. А теперь Миша сидит за столом, пьет чай и откровенничает:

- Надежда Алексеевна. Жизнь моя - сплошной казус и круговорот. Круговорот и казус...

Надюша слушает, и в самом деле ей интересно. А однажды Костя пришел домой и застал там Юрину жену.Леониллу Илларионовну. Она сидела не на стуле, а как бы при стуле, похожая на сову: настороже, выпрямившись, широко открыв круглые глаза. Гражданская одежда ее не красила: черное платье, несвежий воротничок, на коленях пепел. Увидев Костю, она заторопилась.

- Господь с вами, будьте здоровы, - клюнула Надюшу в лоб и ушла.

- Зачем она приходила? - спросил Костя.

- Просто так. Ты не думай, она хорошая.

- Возможно. Только зачем она так вертит шеей?

- Наблюдает. Она внимательная.

* * *

Несколько дней спустя Косте самому пришлось признать: она хорошая.

Дело было ночью. Надюша его разбудила:

- Костя, вставай. Ольга Федоровна отравилась.

- Чем?

- Не знаю. Иван Филимонович постучал, говорит: отравилась. Идем туда.

В комнате был беспорядок, на кровати, вся лиловая, лежала Ольга Федоровна, изо рта у нее пузырилась серая пена. Иван Филимонович, помятый и растерянный, в плохо застегнутых брюках, суетился у кровати, переставляя с места на место маленькие ноги в голубых носках. На тумбочке, на столе, на кровати - всюду валялись пустые пузырьки с красными этикетками: "наружное".

- Что она выпила? - спросил Костя.

- Не знаю, - сказал, ломая руки, Иван Филимонович. - Вероятно, все, что в доме было наружного. Я ей физически не изменял.

Ольга Федоровна сипела, закатив глаза.

- "Неотложную" вызвали?

- Да. Сказали: машины в разгоне. Ждите.

- Костя, я позвоню Лиле.

- Звони, только скорее. Нет, лучше я сам. ...Длинные гудки. Никто не подходит. Неужели спят, не слышат? Нет. Подошла сама Лиля.

- Леонилла Илларионовна, это Левин. Да, Костя Левин. Простите, ради бога, что беспокою вас в такое время. Наша соседка отравилась. "Неотложная" не едет.

- Чем? - спросил деловой, металлический голос.

- Неясно. Что-то наружное. Много.

- Буду сейчас.

Костя вернулся. Ольга Федоровна лежала и сипела. Иван Федорович повторил:

- Я ей физически не изменял.

Виолетта, неизвестно откуда взявшаяся, подошла и ударила его ногой. Иван Филимонович обеими руками схватился за лысину, застонал и сел на пол.

Звонок. Неужели Лиля? Не может быть, слишком скоро. Так и есть: она.

Костя с трудом ее узнал. Суженный точный взгляд, прямая, гордая шея. Королева! Она подошла к кровати, перебрала пузырьки, понюхала каждый...

- Все вон, кроме Нади. Надя, воды. Буду делать промывание желудка.

Костя и Иван Филимоноаич вышли. Виолетта сопротивлялась, хныкала.

- Девочка, я сказала: уйди.

- Идемте к нам, - предложил Костя.

Виолетта вся тряслась. Костя уложил ее в свою постель, закутал. Она заснула почти мгновенно.

Иван Филимонович застенчиво сидел на кончике стула, подобрав голубые ножки.

- Я ей физически...

- Знаю.

За стеной что-то происходило. Лилась вода, слышны были стоны, шаги. Кто-то входил, выходил на кухню, снова входил. Иван Филимонович заплакал.

- Какая женщина! Я любил ее, честное слово. Что мне было делать? Я полюбил другую... Как честный человек...

- Молчите, - сказал Костя.

Снова звонок. На этот раз "неотложная". Костя отворил. Пухлая дамочка в белом халате долго возилась в передней. Потом стала мыть руки. Костя с полотенцем ей прислуживал.

- Где больная? Костя постучал в дверь.

- Кто там? - спросила Леонилла Илларионовна.

- "Неотложная".

- Уже не нужно. Впрочем, войдите. Есть адреналин? Дайте. Ну, что вы там копаетесь? Давайте аптечку, я сама. Есть адреналин!

Дверь закрылась.

Костя вошел к себе. Иван Филимонович, по-заячьи вздрагивая, сидел на своем краешке, стараясь занимать поменьше места.

- Что там? - спросил он, подняв молящие глаза.

- Не знаю. Вводят адреналин.

- Значит, есть надежда?

- Наверно, есть.

- Константин Исаакович, выслушайте меня. Я...

- Молчите.

Они сидели, каждый на своем стуле, долго-долго. Часы пробили два, половину третьего, три... В половине четвертого в комнату вошла прекрасная женщина.

- Все. Будет жить.

* * *

- Юра, знаешь, меня поразила Лиля...

Юра отвернулся.

- Ты меня словно орденом награждаешь. Новость сказал.