Ирина Грекова - В вагоне

- Условия опыта те же, что у нас? - спросила я.

- Да, в точности по вашей статье.

Я взяла указку. Сердце мое неприятно билось. Энцефалограмма была в чем-то не совсем обычна: нечто подобное нам приходилось наблюдать у больных эпилепсией... И еще что-то меня смущало. Но что делать? Попробую вдуматься, понять...

Я подошла к доске, провела указкой по начальному участку кривой... Ее легкие колебания я прошла тоже колеблясь.

- На этом участке я не вижу пока ничего особенного. Картина скорей нетипичная, но такие признаки нередко бывают у нервных, возбудимых субъектов (слово "эпилепсия", просившееся наружу, я, к счастью, проглотила. Не надо спешить с диагнозами). А вот здесь... - я остановилась у резкого всплеска, пикообразного скачка. - Мне кажется, этот выброс связан с каким-то ярким, неприятным... да, безусловно неприятным внешним воздействием. Пациент, возможно, увидел нечто поразившее его, может быть, возмутившее... не берусь сказать, что именно. Может быть, услышал резкое, обращенное к себе слово...

- Такие опыты вы тоже проводили? - спросил с места упитанно-розовощекий. - С мужчинами или с женщинами?

Небольшой смех.

- Безусловно. С теми и с другими. Человек, как правило, остро реагирует на хамство, даже если оно обличено в корректную форму. Вернемся к нашей кривой. После пика - опять участок относительного равновесия. Кривая полого идет вниз, снова выравнивается, вступает в фазу спокойных колебаний... А вот опять резкий всплеск. Смотрите - подъем далеко за пределы среднего уровня...

- Может быть, - сощурясь, сказал Фонарин, - именно в этот момент субъект испытал особенное волнение? Может быть, ему была сообщена поразившая его новость? И не отрицательного, а положительного свойства? Например: "Вас выдвинули в члены Академии наук"?

- Не исключено. Но крутой подъем и сравнительно плавный спуск говорят скорее об отрицательной, чем о положительной окраске эмоционального толчка.

- Но какой-то толчок был? - настаивал Фонарин. Что-то змеино-неприятное шевелилось в его взгляде.

- Думаю, что был.

- Отлично, - оживился старик. - Володя, если нетрудно, введите пациента.

Шум в рядах, потом ждущее молчание. Появился черноглазый Володя, держа в руке ведро, из которого Торчала палка. На ведре крупными буквами было написано: "Для пола".

- Если это какой-нибудь фокус... - сказала я пересохшими губами.

- Это не фокус, - торжественно объявил Фонарин. - Вот он, ваш нервный, возбудимый субъект!

Он поднял кверху палку, на конце которой мокро болталась и обвисала грязная половая тряпка.

- Прошу всех хорошенько разглядеть субъекта, - обратился он к аудитории. - Представленная вам энцефалограмма была снята вот с этой тряпки; факт, зафиксированный в протоколе опыта... Вы это свидетельствуете, Володя?

Черноглазый Володя серьезно кивнул головой. Фонарин продолжал:

- Итак, все наблюдения, все тонкие соображения уважаемой Агафьи... виноват, Агнессы Тихоновны относятся к душевному состоянию этой вот грязной половой тряпки, которую любезно предоставила нам уборщица нашего этажа!

По рядам прошел шум, сперва слабый, как звук начинающегося дождя; потом обрушился ливень. Были в нем отдельные струи - восклицания, словно бы в мою пользу: "Недобросовестно!", "Какой-то цирк!", но громче всего слышался смех. Смеялись почти все: и благополучно-розовощекий, и тонконосый рублевский святой, и стенографистки за столом. Но гаже всех смеялся Фонарин. Он косо разинул щербатую, желтозубую пасть. Он торжествовал, он был счастлив. Я его ненавидела. Я бы его отхлестала по щекам той самой грязной тряпкой. Яркая отрицательная эмоция. Какой бы пик она дала на моей ЭЭГ!

Смех умолкал, доносились его последние спазмы. Слышнее стали протестующие возгласы: "Недопустимый прием!"

- Разрешите мне сказать несколько слов по поводу представления, - мягко предложил председатель. Он явно был на моей стороне.

- Нет, я сама. Дайте мне слово.

Зал замолчал. Прислонив указку к доске, я вышла на кафедру. Вообще я никогда не говорю с кафедры. Но тут я взошла на нее и сказала:

- Фокус с грязной тряпкой, который нам продемонстрировал профессор Фонарин, может на первый взгляд показаться эффектным. Но эта эффектность мнимая. Мы давно знаем, что кривые, подобные по виду энцефалограммам, можно получить, подсоединяя электроды к самым разным предметам, преимущественно влажным и неоднородным: к живым организмам, их частям, к кучам разлагающегося мусора, к чему угодно - стоит только не пожалеть грязи. Профессор Фонарин ее не пожалел. Он хотел меня в нее затоптать. Не вышло! Продемонстрированный им трюк грязен по существу, марает его самого. Вы только подумайте: один ученый предлагает другому проанализировать энцефалограмму. Элементарное понятие о честности диктует, что предложенная запись есть именно энцефалограмма, а не что-то другое. В природе множество колебательных процессов, и все они в какой-то мере похожи. Колебания самолета в воздухе, качка корабля, мало ли что? Запись каждого из таких процессов имеет что-то общее с энцефалограммой. Профессор Фонарин поступил со мной вопиюще нечестно, точнее - он поступил как матерый подлец. К сожалению, в наше время дуэли не приняты. Будь это не так, я бы охотно приняла его вызов за слово "подлец", брошенное ему в лицо перед большой аудиторией. Что же вы не бросаете мне перчатку, Фонарин? Охотно буду драться с вами на любом оружии. Только не на грязных тряпках! Приезжайте в Москву, в мою лабораторию, усадим вас в кресло, наложим электроды на вашу многодумную голову и посмотрим, как подскочит кривая, когда я громко скажу вам "Подлец!".

Последнее слово я прокричала на весь зал. Фонарин, уже бледный, позеленел и стал заваливаться набок. К нему подскочил Володя со стаканом воды, стоящим на кафедре. Люди, вскакивая с мест, скапливались у стула Фонарина в первом ряду...

- Агнесса Тихоновна, - страдая, сказал председатель, - ваши слова... выходят, так сказать, за рамки научной дискуссии. По существу вы правы, а по форме...

- Плевать мне на ваши рамки, - ответила я. - Ноги моей больше здесь не будет. Прощайте.

Еле пробралась я сквозь толпу к выходу. Спиной, плечами, не только лицом ощущала я любопытные, в большинстве враждебные взгляды.

- Скандалистка! - громко сказал кто-то сзади.

- С такой только свяжись, - ответил другой. - Что ни говори, баба есть баба.

Ну и пусть...

Я добралась до гостиницы. К счастью, командировочные документы были уже оформлены, билет на поезд готов. Я позвонила в институт, узнать, как там Фонарин; к телефону никто не подошел. Не поленилась пробиться в городскую справочную, узнала номер фонаринского домашнего телефона. Позвонила. Ответил женский голос:

- Михаил Васильевич отдыхает. Что ему передать?