Николай Гарин-Михайловский - Студенты

– Нет, Миша, прежде всего покурить.

Шацкий не спеша вынул пачку папирос и бросил их Ларио, процедив сквозь зубы:

– У-у, животное…

Ларио жадно закурил папиросу.

– А-а, – затягивался он с наслаждением, выпуская дым.

Шацкий, присев, отломил себе кусок хлеба и колбасы и принялся с аппетитом есть.

Ларио, накурившись, тоже начал есть, а за ним и Карташев.

Подали самовар.

Утолив голод, Шацкий вдруг побледнел и, на вопрос Карташева о причине, с капризной тоской в голосе ответил:

– Опять живот…

– Зачем же ты ешь колбасу?

Шацкий не удостоил ответом и, угрюмо сгорбившись, побрел к своей кровати.

– Что, Миша, аль издыхать взаправду собрался? – спросил Ларио, впавший было уже в свое молчаливое настроение после еды.

Шацкий лежал молча.

– Что ж, родные так-таки ничего и не посылают? – спросил Карташев.

Он подождал ответа и задал другой вопрос:

– Что же вы дальше будете делать?

– Понимаешь… – смущенно заговорил вдруг Ларио, – и урочишко, как на смех, сорвался… И ему плохо, и у меня ничего.

– У меня есть Георгиевский крест отца, альбом, заложите…

– Нет, – быстро поднялся Шацкий, – ты спроси этого подлеца, как его выгнали.

– Животик прошел, Миша? – спросил повеселевшим голосом Ларио.

– Животное, – ответил ему Шацкий и пересел к дивану.

Ларио любовно смотрел на него.

– Говори, что ты наделал…

Перебиваемый Шацким, Ларио смущенно, скороговоркой рассказал Карташеву запутанную историю своего изгнания.

– Понимаешь… паршивый капитанишка, то есть черт знает что с этой бедной нянюшкой сделал… А тут как раз я дрызнул…

– Нет, постой, как дрызнул?

Ларио пустил свое «го-го-го».

– Ну, понимаешь, уехали они в театр… ну, дети там спать легли, а Шурка… пришла, значит…

– В семейный дом?

Ларио покоробил вопрос Карташева.

– В этот самый семейный дом и в эту самую даже, можно сказать, спальню…

– Ну, ну, дальше, – перебил Шацкий.

– Что ж дальше? За пивом послали… угостили кухарку: женщина бегала, – она и рассказала нам все. Пошли к няньке: сидит в кухне и плачет. Верно? – спрашиваем. Верно. Шурка говорит: «Ну, так я ему, подлецу, все глаза выцарапаю». Ну, а я говорю: «Врешь, я ему выцарапаю, уж коли так». Ну, еще дрызнули… Выпроводил я Шурку, а то ведь действительно, думаю, скандал сделает…

– А сам убить хотел, – перебил Шацкий.

– И убил бы подлеца! – вспыхнул вдруг Ларио.

Карташев с недоверием и страхом смотрел на загоревшиеся глаза Ларио.

– Он и сейчас его убил бы, – проговорил Шацкий, – а что было неделю тому назад.

– Убил бы, убил, Миша…

– У, животное! Вот с этаким в одной комнате и живи. Ты и меня убьешь когда-нибудь?

– Тебя за что убивать, – равнодушно ответил Ларио.

– Ну, что ж дальше было? – перебил Карташев.

– Ну, вот, Шурка ушла, а я думаю: выпью еще пива, может, засну. Не тут-то было… пятнадцать бутылок выпил: не пьян, спать не хочу, а во мне вот все так и дрожит – убить его, подлеца, и конец… дух захватывает, и свет не мил, если не убью. Пошел на кухню, говорю: «А что, у вас кухонный нож каков?» – «Вам зачем?» – спрашивает кухарка. «Свинью зарезать». Взял нож, попробовал, говорю: «Годится…» Да этак на кухарку и посмотрел. Та так сразу и побелела: по-ня-ла! Нянюшка в слезы… «Не плачь», спать ее отправил к детям, взял нож и хожу себе перед лестницей, жду, когда приедут они из театра… Похожу, похожу, выпью пива и опять на часы…

Ларио перебил сам себя и своим обыкновенным добродушным голосом сказал:

– Черт его знает, совсем ошалел и убил бы, если б не случай!

– Хороший случай, – фыркнул пренебрежительно Шацкий.

– Какой случай?

– Думаю: дай я пойду и поцелую в лоб невинную честную, опороченную девушку… И пошел в детскую… Пошел в детскую, лежит она в кроватке… Невинные младенцы кругом… Мой ученик… пять образков над его кроваткой… Ну, подошел я к бедной девочке; вижу, – притворяется, что спит, а сама дрожит. Наклонился я, этакий братский поцелуй ей в лоб…

– Глава пятая: поцелуй разбойника, – вставил Шацкий.

– Врешь, Миша: чистый, святой поцелуй… Она плачет… сам плачу… жалко… Девочка совсем ведь еще… В это время кухарка и успела, подлая, сбегать к дворнику… Вышел я опять на свой пост, заглянул я в кухню: сидит. Я говорю ей: «Ты не бойся!» Она говорит: «Да мне что ж бояться, когда душенька моя ни в чем не повинна». – «Верно», – говорю. «Да вы бы, говорит, сударь, тоже бы оставили это дело». – «Ну, нет, говорю, за такие советы ответить можешь и ты, потому что я и пьян, может быть, и сам не знаю, что могу сделать». Замолчала, как в рот воды набрала, и не смотрит. Постоял я и ушел. Тут вот немножко уже не помню. Помню, какой-то разговор с ней на лестнице был. Вдруг звонок… смотрю: дверь внизу отворяется… один городовой, другой, пристав… а сзади капитанишка с женой. Пристав уговаривать меня начал, а я кричу ему: «Кто подойдет – убью!» Вдруг сзади, чувствую, схватило меня несколько человек, спереди городовые подоспели, пристав на меня… отняли нож… барыня подскочила да за волосы меня, а сама визжит благим матом. Отцепили ее, а капитанишка, белый как стена, – знает, мерзавец, в чем дело, – урезонивает ее: брось, брось! Ну, тут я не выдержал и говорю: «Сударыня, вот вы все о чертях беспокоитесь, а не видите, что с чертом живете». Он как заерзает: «Ведите его в участок, ведите в участок». – «В участок я, говорю, пойду, а вы все-таки, господин, – подлец, с нянюшкой вашей подлость сделали». Мадам: «Ах!» А он кричит ей: «Да не верь же ты ему, видишь – сумасшедший».

– Ну?

– Ну, го-го-го. Я ему этаким дьяволом расхохотался в глаза. А тут меня тащить стали…

– На другой день, – перебил его Шацкий, – сплю я, стучат в дверь: полицейский. «Господина Ларио знаете?» – «Знаю!» – «Сидит за покушение на убийство в Василеостровской части». Поехали, сидит. «Можете удостоверить личность этого господина?» – «Могу». – «Можете взять на поруки?» – «Могу…» – «Извольте». И вот… как видишь… привез его. «Я, говорит, все-таки паршивого капитанишку убью». Что ж мне с ним делать? Раздевайся…

Ларио, прищурившись, смеялся.

– Теперь вот он смеется, а неделю тому назад… И главное – на вид бык, а нервы, как у бабы… Познакомился я и с капитаном и с женой – очень милые люди. Ездил вещи этого подлеца брать.

– А что ж жена, по-прежнему, осталась с мужем? – спросил Карташев.

– Конечно.

– И нянька там?

– И нянька. Капитан расхваливает и его, одно, говорит, несчастье: сумасшедший. Ну, и я, конечно: «Да, да, сумасшедший». Очень, очень приличное семейство. Отказались от обвинения: сам капитан уладил в полиции все дело. Ну, вот…

Шацкий отбросил руку по направлению Ларио.

Ларио в это время, пригнувшись, перебирался с дивана на кресло и оттуда на кровать. Добравшись до кровати, он свернулся в клубочек и сказал: