Апполон Григорьев - Мое знакомство с Виталиным

.. Я отличался всегда неимоверным терпением ко всем фанатикам, и потому Брага ходил ко мне часто, и часто до утомления преследовал меня по ночам и одушевленными рассказами о юге, о Малороссии, его родине, и неистовыми выходками на подлость людей, и мечтательными планами ... У него была одна ужасная привычка или, лучше сказать, маневр убийственный: когда у меня слипались уже глаза и я просто говорил ему, что пора убираться, - он брал шляпу и, стоя с нею на лестнице, куда я провожал его по обыкновению со свечою, еще битый час продолжал ораторствовать.

Встретивши его здесь, я не нашел в нем ни малейшей перемены: он точно так же жаловался на нестерпимую грудную боль, носил на руках и на спине фонтанели {4} и точно так же беспрестанно курил сигары. В Петербург, по его рассказам, приехал он потому, что здесь удобнее - не жить, а пробиться кое-как, что в Москве почти совершенно невозможно. В Москве надо жить или картами, или доходами с деревень; последних он вовсе не имел в наличности; в карты же хотя играл довольно искусно, но всегда по маленькой, потому что уже много спустил "в коротенькую", употребляя его собственное выражение. У него было много знакомых гвардейских офицеров, бывших товарищей по службе, о которых он с первого же разу успел пересказать мне очень много замечательных историй.

- Кстати, - спросил он меня, выходя из кондитерской и только что кончивши рассказ о том, как поручик Таксенов нашел средство завести у себя гамбсовскую мебель, - кстати, - продолжал он, - не знавали вы здесь одного, тоже московского, Виталина?

- Офицера? - спросил я, ожидая новой истории.

- Нет.

- Чиновника?

- Тоже нет.

- Литератора?

- Да, пожалуй, литератора, - отвечал мой приятель, сморщивши физиономию вдвое более против обыкновенного...

- Не знаю, - хотел было отвечать я, но мне пришло на память, что в январе видел я драму, автор которой носил это имя, что я и сказал Браге.

- Он и есть, - сказал тот. - Да не в том дело: лично вы его не знаете?

- Нет, - отвечал я, - а что?

- Тоже вот, батюшка, судьба-то, - говорил он, ускоряя шаги. - Человек умный, страшно умный, - как говорили, по крайней мере. Я о нем вспомнил по поводу Таксенова. Он был в Москве учителем - и в то время даже еще, как я хаживал к вам, да и чуть ли я тогда вам о нем не рассказывал, тем больше, что я любил тогда этого человека, очень любил... Вышел тоже дрянь дрянью.

- То есть как же это? - спросил я с любопытством, потому что привык не слишком верить решительным приговорам моего приятеля.

- Тряпка, - отвечал Брага с видимою грустью, - просто тряпка. Когда мы провожали его сюда, мы все думали, что из что-нибудь будет: бесхарактерность, ветреность просто его погубили.

Питая особенную привязанность к личностям, от которых все ждали многого и из которых ничего не вышло, я просил Брагу объясниться подробнее...

- Да вот вам хотя бы и это, например, по поводу чего я и вспомнил о нем, - отвечал Александр Иваныч. - Я поручил ему здесь отыскать. Таксенова и передать ему дневник его, который тот пересылал мне аккуратно... Он и послал его, да через год, и притом изорванный. Помилуйте, что уж за человек, который в состоянии читать чужие письма?

- Да читал ли он? - спросил я, впрочем, сам не слишком уверенный в возможности противустоять искушению прочесть чужой дневник, тем более дневник офицерский.

- Наверное, - сказал Брага, махнувши рукою. - И заметьте себе, кто решается читать чужие письма, тот так же легко не отдает чужих денег, а о долгах уж и говорить нечего.

- А вы в долги веруете? - спросил я его с улыбкою.

Он поглядел на меня с заметным изумлением. Я вам сказал, что он был человек другой эпохи и верил в рыцарство чести.

- Вот видите ли, - продолжал я, - есть маленькое различие между неплатежом долгов от корыстолюбия, т. е. от любви к деньгам, и неплатежом их от полного к ним презрения.

- Софизм! - вскричал мой приятель, - точно то же говорит и Виталин.

- В самом деле?.. Послушайте, - сказал я, - познакомьте меня с ним.

- Я с ним не увижусь, - отвечал Брага твердо и грустно, - вы - дело другое, вы можете с ним знакомиться, когда хотите: я вам дам его адрес и, кроме того, - прибавил он с злобною улыбкою, - я вам поручу для передачи ему его записки.

- Его записки! - почти вскричал я. - Вообразите себе, что мне упало нежданное спасение от страшной скуки.

Брага взглянул на меня иронически.

Я засмеялся.

Мы друг друга поняли.

Через два часа в руках моих было несколько незапечатанных тетрадей, порученных Браге одною женщиной, для передачи Виталину.

Эти записки сблизили меня с Виталиным. По связи событий прежде всего передаю их, на что впоследствии я был уполномочен Виталиным.

II

ЗАПИСКИ ВИТАЛИНА

Апреля 15.

Когда я пришел нынче к ним, у них сидел уже гусар, которого они зовут кузином: он очень добрый малый, но мне несносен. Неужели потому, что богат и независим?.. Едва ли поэтому, - впрочем, потому что я не боюсь ни в чем признаваться себе. Антония {5} была в розовом платье; розовый цвет к ней очень идет, по крайней мере, это заметил я нынче.

Я был скучен и, к величайшему несчастию, сам это чувствовал, до того чувствовал, что был в состоянии сделаться несносным. Чего не приходило мне в голову? Да и в самом деле, что за нелепое отношение между мною и ими: отчего Никита Степаныч {6} не может обойтись без меня даже и в филистерски-заказном наслаждении природою, - отчего я сделался другом дома не только у него, но даже у них - что это? позор ли покровительства, иное ли что или просто смотрит на меня, как на что-то вовсе не имеющее никакого значения?.. Одним словом, мне было несносно, несносно потому еще, что я должен был ехать за город на чужой счет: карета нанята была гусаром для них, - я же очутился тут по приглашению Никиты Степаныча, вовсе и не подозревая, что он звал меня наслаждаться на чужие гроши.

Наконец явился он с женою; аэрьена {7} стояла уже у крыльца, и все стали собираться.

Я вышел после всех, но внутренне желал, чтобы мне досталось место подле Антонии. Хотела ли этого судьба или было это следствием моего расчета войти в аэрьену последним, но я сел подле нее. Разговор наш был незначителен, но я рад был, что мог хоть что-нибудь говорить: близость этой девушки веяла на меня благоуханием, - мне было сладко тонуть взглядом в ее детски-ясных голубых глазах. Она дитя еще, но бывают, впрочем, минуты, когда она становится женщиной. Как чудно хороша, как светла и прозрачна вошла она третьего дня в маленькую залу Старских: {8} каким-то сиянием облило меня ее появление, и я невольно должен был потупить глаза от этого сияния. Видела ли она это? Думаю, что видела, потому что тогда она была женщиной...

Когда мы приехали в Покровское, я помог выйти ей и ее матери. Мы пошли гулять, я шел рядом с нею, но не предложил ей руки, так что гусар должен был напомнить мне об этом. Это было неловкостью с моей стороны, но неловкостью очень расчетливой: можно быть неловким и тем не менее порядочным, зная свою неловкость и нимало не скрывая ее...

Читать дальше