Дмитрий Григорович - Рыбаки

- Не узнаешь, что ли?.. - промолвил Захар, потряхивая головой. Сдается, не так чтобы оченно давно не видались - старый дружок!..

- Как забыть?.. Помню! - вымолвила она на этот раз не очень весело. Откуда?.. - прибавила она, принимаясь укладывать готовое белье.

- А я из Клишина: там и переехал; все берегом шел... Да не об этом речь: я, примерно, все насчет... рази так со старым-то дружком встречаются?.. Как словно и не узнала меня!.. А я так вот взглянул только в эвту сторону, нарочно с дороги свернул... Уж вот тебя так мудрено признать ей-богу, правда!.. Вишь, как потолстела... Как есть коломенская купчиха; распрекрасные стали!.. Только бы и смотрел на тебя... Эх! - произнес Захар, сделав какой-то звук губами.

Дуня ничего не отвечала: она бросила взгляд к воротам и торопливо стала укладывать белье на коромысло.

- А что, ваши все дома?.. - спросил Захар.

- Дома, - отвечала Дуня, подымая коромысла и уравнивая их на плечах.

- Плечики наест: дай подсоблю, - обязательно промолвил Захар.

- Не надо: сама управлюсь.

- Что ж так?

- Да так; сама принесла, сама и отнесу, - сухо сказала Дуня, направляясь к избам.

Захар приостановился, поглядел ей вслед и знаменательно подмигнул глазом; во все время, как подымался он за нею по площадке, губы его сохраняли насмешливую улыбку - улыбку самонадеянного человека, претерпевшего легкую неудачу. Ястребиные глаза его сильнейшим образом противоречили, однако ж, выражению губ: они не отрывались от молодой женщины и с жадным любопытством следили за нею.

Вступив под ворота, Захар тотчас же оставил свое преследование и прямо пошел к Глебу и Гришке, которые работали под навесом.

- Здорово, хозяин! - молодцевато воскликнул Захар, приподымая картуз и дружелюбно кивая головою Гришке, который поспешил ответить товарищу тем же знаком.

- Здорово, брат! - проговорил Глеб с расстановкой. - Отколе бог несет?

- А я теперича из Клишина; там и переехал...

- А, примерно, где жил, спрашиваю? Переехать везде можно, - сказал старик, пристально оглядывая гостя.

- Жил больше по фабрикам... больше в Серпухове... там есть у меня приятель фабрикант... у него больше пробавлялся, - отвечал без запинки Захар.

- Так что ж ты такой общипанный? Стало быть, приятель-то худо расчелся?

- Нет, расчелся как следует!.. В себе перемены не вижу, все как быть должон! - решительно возразил Захар.

- Я говорю, как у нас жил, локти, примерно, целы были. Вот что я говорю.

- Мы носим по времени. Нарочно не взял хорошей одежды: оставил в "Горах" у приятеля... Хорошо и в эвтой теперича: вишь, грязь, слякоть какая, самому давай бог притащиться, не токмо с пожитками.

- Что ж, наниматься пришел?

- Пожалуй... потому больше - время теперича слободное... таким манером, коли надобность есть, можем опять послужить.

- Нужды чтобы оченно большой нету... а все одно, взять можно, проговорил старик, стараясь показать совершеннейшее равнодушие и не замечая, как Гришка подавал знаки, пояснявшие Захару, что он пришел в самонужную пору.

Глеб действительно нуждался в работнике; еще за две недели перед этим наведывался он в Комарево и просил прислать ему батрака, если такой найдется, просил прислать в наискорейшем времени. Появление Захара избавляло Глеба от лишних хлопот.

"Он хоша проклажаться и любит, да по крайности человек знакомый; знаю я его обычай, знаю, как с ним и поуправиться. Другого наймешь, каков еще будет!"

Рассуждая таким образом, старик не терял из виду прорех, которыми покрыта была одежда Захара. Эти прорехи служили основою многим соображениям в голове хитрого старика. Сомневаясь в существовании горских и серпуховских приятелей, а также и в одежде, вверенной будто бы их попечению, Глеб смекнул в одно мгновение ока, что в делах Захара стали, как говорится, "тесные постояльцы" и что, следственно, ему будет теперь не до торгов - что дашь, то и возьмет. Догадки старика были верны во всех отношениях. Захару приходилось хоть в петлю лезть; несмотря на знаки Гришки, которые поясняли ему, что работник нужен, он решился не запрашивать большой цены, опасаясь, чтобы старик, чего доброго, не отказал взять его.

- Ну, что ж? Коли наниматься пришел, можно... Пойдем в избу: там переговорим; к тому и обедать время, - сказал Глеб, покрякивая и приподымаясь на ноги.

Результатом переговора было то, что Захар нанялся до осени, помесячно, у прежнего своего хозяина, Глеба Савинова.

- Вот нелегкая принесла, прости господи! - сказала тетушка Анна, оставшись с глазу на глаз с Дуней после обеда. - Тьфу! Провались он совсем!.. Вот, Дунюшка, погляди, коли опять не завертит Гришку. И в ту-то пору убивалась ты все через него, беспутного; я сама не однова и речи-то его непутные слушала... Тот, вестимо, и рад тому: парень, знамо, еще глупый; во всем его, касатушка, слушает... Уж так супротивен мне этот охаверник Захар, так супротивен... не глядели бы глаза мои!.. Помяни мое слово, коли опять не свертит, окаянный, парня-то... Словно приворожил его к себе... Чай, смотри уж теперь где ни на есть шушукаются: знамо, тот, глупый, и рад эвтому!

- И то, матушка, рад, - печально вымолвила Дуня, - во весь обед только и дело, что переглядывались...

- О-ох! То-то вот, болезная, не надыть бы его в дом пущать! - перебила старушка, нетерпеливо качая головою. - Да что ты с ним, с нашим стариком, делать-то станешь!.. Поди-ка скажи ему, сунься-ка - с чем пришла, с тем и уйдешь; ничегохонько-то он в толк не возьмет... Такой уж, видно, человек на свете уродился! Скажи ему, хуже еще упрется; ину пору сам видит: дело ты говоришь, а перемены все нет никакой; что сказал наперед: худо ли, хорошо ли, на том и поставит - по его чтоб было!.. И с чего это польстился так на Захара на этого? Сам ведь, касатка, на него жалился: и такой, мол, и сякой, говорил... а теперь опять взял... То-то вот, родная, корысть-то добре обуяла его; к старости не надыть бы этому; а он пуще еще стал любить деньгу. Вот хошь бы намедни говорю это ему: горшки, мол, говорю, перебиты; купить, говорю, надо... Сама говорю так-то, а у самой так вот по сердцу-то и подкатилось, словно и невесть о какой беде толкую ему: до того довел, касатка! Как закричит на меня, насилу ноги уплела, - гроша медного не дал... Вот ведь скупость-то какая!.. Больше, думаю, и польстился на Захара, нанял его - мало денег запросил... Того, может статься, не ведает: этакого охаверника беспутного и даром-то никто не возьмет... Чай, так, без места где-нибудь шатался, провалиться бы ему стамши! Не видишь его, помянешь только - и тут нагрешишь! - заключила с сердцем старушка.

Догадки тетушки Анны не замедлили оправдаться. Прошло всего несколько дней после прихода Захара, а Дуня успела уже заметить в своем муже значительную перемену. Спустя месяц какой-нибудь Гришка окончательно не тем стал, чем был до появления товарища. Он не то чтобы возобновил прежнее упорное молчание или снова сделался мрачен в обращении с женою, - совсем напротив: на этот раз Гришка представлял из себя какого-то отчаянного лихача, бесшабашного гуляку. Он не переставал хвастать перед женою; говорил, что плевать теперь хочет на старика, в грош его не ставит и не боится настолько - при этом он показывал кончик прута или соломки и отплевывал обыкновенно точь-в-точь, как делал Захар; говорил, что сам стал себе хозяин, сам обзавелся семьею, сам над собой властен, никого не уважит, и покажи ему только вид какой, только его и знали: возьмет жену, ребенка, станет жить своей волей; о местах заботиться нечего: местов не оберешься - и не здешним чета! Захар и то говорил, что такую ловкую бабенку, как Дуня, с радостью примут на любой фабрике, что сам Захар похлопочет об этом; что ж касается до Гришки, и толковать нечего! Только свистни они с Захаром, все фабрики настежь, выбирай из любка-любую! То-то будет житье! Эхма, загуляем! Держись только!