Виктор Широков - Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке

Корни и гения, и преступника ищите в детстве, нередко случаются и гениальные дегенераты. Вот и Жан-Жак Руссо с детства был лишен материнской ласки, поэтому он всегда мечтал о тепле материнской груди, льнул к женщинам старше его возрастом, мечтал воссоединиться с одной-единственной, кровно близкой. Вот он. комплекс Эдипа! Руссо поистине был живой иллюстрацией к теории Фрейда задолго до рождения австрийского целителя, даже странно, что венский доктор не применил к нему скальпель психоанализа, ограничившись Леонардо да Винчи. Что ж, Руссо, продукт ХVIII века, мрачного и одновременно блистательного, постоянно как Дон-Кихот сражался с ветряными мельницами. с прописными низкими истинами, одна из которых гласила, что женщина всего навсего предмет мужского наслаждения. И женщины сами охотно играли эту роль, переходя от одной интриги к другой, подхлестываемые бичом скуки. Телевизора ведь не было.

А если от дам высшего света и полусвета перейти к простой крестьянке, то она — чаще всего представляла собою вьючное животное. И везде вместо истинной любви — гнусный разврат. Руссо попытался противопоставить отвратительной догме разврата свои идеалы, свою "Новую Элоизу" с её новой чувствительностью. Недаром у Пушкина Татьяна Ларина Ричардсону все-таки предпочитает Руссо.

В следующем своем произведении "Эмиль" он показал святое чувство подлинного материнства, которого был лишен и которое тщетно искал во всех подругах и любовницах. Руссо-развратник и Руссо-антифеминист своими книгами вернул женщинам веру в идеалы, поистине стал служителем одного из самых прекрасных культов — Любви. И Лев Толстой — тоже его верный адепт, ведь его "Воскресение" — неприкрытая проповедь руссоистских идей. Бедные наши "шестидесятники" с их механическим призывам "делать любовь"! Эдакие жеребцы и коннозаводчики одновременно. Прав исследователь творчества Руссо: доселе культ любви был в лучшем случае лишь служением фетишу "я" и бесконечным антагонизмом двух "я" (мужского и женского), и только религия Любви может стать взаимной верой объединенной четы.

Но вернемся к Руссо, в его главному шедевру — "Исповеди", где предельно откровенно обнажены все его увлечения, все пороки. Книга не была опубликована при его жизни. Руссо оставил её в трех рукописях, хранящихся в трех библиотеках согласно его завещанию: города Невшатель, французского парламента и Женевы. Именно последний (полный) вариант публикуется сегодня во всех странах.

Жан-Жак родился 28 июня 1712 года (следовательно недавно исполнилось 285 лет со дня его рождения). Через неделю после родов умерла его мать Сюзанна Бернар, дочь пастора. Ребенка воспитывала сначала тетушка, мадам Гонсерье. Когда ему исполнилось 10 лет, его отец, часовых дел мастер, Исаак Руссо ранил шпагой в щеку некоего капитана Готье и немедленно бежал из Женевы, после чего женился вторично. А мальчик стал, можно сказать, полным сиротой. Его поместили в пансион к пастору Ламберсье. Началась новая страница жизни.

Надо сказать, в то время было принято сечь детей без разбора! И именно порка сразу же выявила в Жан-Жаке мазохиста, флагеллянта, он стал желать снова и снова испытать это наказание, доставлявшее ему через боль и стыд неописуемое удовольствие. Гораздо позже Руссо признавался: "безумие в соединении с моей прирожденной робостью сделало меня очень непредприимчивым по отношению к женщинам из-за того, что я не смел все сказать и не мог все сделать, так как наслаждение, для которого другое являлось бы только заключительным аккордом, не мог я взять насильно, как бы ни желал его, и не могла та, от которой зависело доставить мне его, отгадать, чего я хочу. Так я проводил мою жизнь, мучаясь желаниями, но храня молчание возле тех, кого любил страстно. Я не смел откровенно признаться в своих желаниях и обманывал их отношениями, напоминавшими мне мои вкусы. Стоять на коленях перед властной возлюбленной, повиноваться её приказаниям, молить её о прощении — все это для меня было большим наслаждением и чем более мое необузданное воображение зажигало во мне всю кровь, тем более я имел вид трепещущего влюбленного. Понятно, такой способ ухаживания не ведет к быстрым успехам и не представляет особой опасности для добродетелей любимого предмета. Таким образом я редко обладал женщинами, но тем не менее наслаждался по-своему, то есть в воображении, очень сильно".

Первые его любовные опыты были, как уже понятно, не очень удачными. И вот в 16 лет Жан-Жака отдали под покровительство 29-летней пансионерки сардинского короля, баронессы Луизы Элеоноры де Варанс, сыгравшей в жизни Руссо весьма значительную роль. Кстати, по её настоянию Жан-Жак сменил вероисповедание — из кальвиниста обратился в католичество. Впрочем, возможно вынудил его к этому банальный голод. А госпожа Варанс вышла замуж в 14 лет и, прожив с мужем тринадцать лет, сменив кучу любовников, покинула надоевшего супруга, захватив с собой впрочем все свои наряды, столовое серебро, драгоценности и самого преданного из слуг — Клода Ане, садовника и любовника по совместительству.

Дни летели за днями, месяцы за месяцами. Разные женщины встречались Руссо на жизненном пути, но страх по-прежнему сковывал его, зато как роскошно обладал он ими в своем воображении. Пока мадам де Варанс, его "мамочка" не научила его любви (как и многому другому, в её доме, кстати, оказалась весьма неплохая по тому времени библиотека, где Жан-Жак ознакомился с сочинениями Монтеня, Вольтера, Ларошфуко и Лабрюйера, П. Бейля, Лейбница, Декарта и Локка). Мадам рассчитывала таким нехитрым способом удержать его около себя. На границе 1733-34 г. г., когда "мамочке" было 35 лет, а "малышу" — 21.

"Мамочка", по словам Жен-Жака, "могла бы жить с двумя десятками мужчин хоть каждый день, чувствуя не больше угрызения, чем желания".

Господи, как же он страшился и не хотел близости е мадам де Варанс! Он давно привык смотреть на себя, как на её сына, и вот она сама загодя назначила ему день соития. Вот что пишет Руссо о своих переживаниях: "Мне хотелось сказать ей: нет, мамочка, не надо этого. Я и без этого отвечаю вам за себя. Но я не смел этого сделать, во-первых потому, что такие вещи не говорятся, а во-вторых потому, что в глубине сердца я чувствовал, что это не так, и что на самом деле только женщина могла меня оберечь от других женщин и спасти меня от искушений. Не желая обладать ею, я был очень доволен, что она избавит меня от желания обладать другими: настолько я дорожил ею и смотрел на все, что могло отвлечь меня от неё как на несчастье".

И вот настал этот одновременно пугающий и желанный день. "В первый раз я очутился в объятиях женщины — и женщины, которую я обожал. Был ли я счастлив?.. Нет: я испытывал наслаждение. Не знаю, какая непобедимая печаль отравляла мне его очарование. Мне казалось, что я совершил кровосмешение. Два или три раза, с восторгом сжимая её в объятиях своих, я орошал её грудь слезами. Что касается её, то она не выражала ни печали, ни восторга: она была ласкова и спокойна, так как она по натуре совсем не была чувственна и не искала сладострастных наслаждений, то и не знала связанных с ними радостей и угрызений".