Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа (Книга 1)

И не чета она ветреным строптивицам, которых можно приблизить ко двору, осыпать милостями и умаслить… Не чета она светским жеманницам, которым можно вскружить голову комплиментами и бриллиантовыми перстнями, растопить их сердце лобзанием ручки.

Царь вспоминал… В народе считали, что так вспоминает он о своих приключениях:

— Вы говорите от чистого сердца, государь?

— Да, совершенно чистосердечно, мадам. Вы — ангел, сошедший с небес!

— С небес?

— Да, да, ангел небесный…

— Вы преувеличиваете, ваше императорское величество.

— Я не кривлю душой, мадам.

— Покорнейше благодарю.

— И я благодарю вас, — царь огляделся, нет ли поблизости нежелательных ушей. — Но, право… ценит ли ваш супруг свое божественное сокровище…

— Увы… Он меня не замечает.

— Почему же?

— Все по сторонам смотрит…

— Вы — звезда нашего бала-маскарада…

— Внушите это моему благоверному…

— Вы, стало быть, недовольны им?

— Да…

— Я готов преданно служить вам. Я готов доказать свою верность…

— А вдруг… — лукаво усмехнулась покорительница императорского сердца, мой муж вызовет вас на дуэль!

— Я приму вызов… — хмелея от восторга, пылко прошептал царь и, взяв нежную руку, хотел было приложиться устами, как тут промелькнула тень: это был шеф третьего отделения. Государь отпустил руку, пряча конфуз и досаду и стараясь сохранить подобающее достоинство.

— Ради вас я готов стреляться с кем угодно.

— О нет, государь!.. Я бы не хотела, чтобы вы рисковали своей бесценной жизнью… столь необходимой вашей империи… К тому же… дуэли нынче вышли из моды…

— Я не очень больно стиснул вашу ручку?

— Чуть-чуть… пустяки…

— Увы, я хотел поцеловать вас…

— Что же вам помешало?"

Ну, и так далее…

После такого общения в кулуарах дворца они, как ни в чем не бывало, устремлялись в зал, в ослепительное сияние бала-маскарада.

Теперь, спустя год, глядя на злополучный рапорт с Кавказа, государь испытал щемящую боль при воспоминании о давнем флирте, который, увы, был прерван: вскоре господина N отозвали вместе с обворожительной супругой, увезшей на точеном пальчике бриллиантовую память о высочайшей благосклонности…

Да, принесла тогда нелегкая этого генерала охранки!..

Государь вернулся к мыслям о портрете "Орлицы Кавказа". Она оставалась для царя загадкой.

Кто же эта женщина, способная постоять за себя, даже в столь безнадежном, обреченном положении, среди мундиров и штыков?..

Да уж, эта непокорная "дикая кошка" не чета покладистой светской ветренице… С ней… должно быть, шутки плохи. Государь не знал об участи Кичик-хана, жившего по ту сторону Аракса, который поплатился головой за посягательство на честь воинственной "татарки"… Будь она покладистей — могла бы давно уговорить Наби прийти с повинной или даже подыскать себе более подходящую "партию".

Но тогда Хаджар не была бы Хаджар.

"Как же быть с этой разбойницей? — размышлял государь. — Как сломить ее волю?"

Затоптать ее в грязь, опозорить на весь мир? Взять ее силой? Это ли не худшая кара для нее и всех ее сородичей? Уничтожить ее — если не физически, то нравственно! Тогда неповадно будет ей петь дифирамбы! То-то будет пощечина!

Развенчать, ославить эту "туземную амазонку"! Тогда ей одно останется умереть! Тогда и Гачаг Наби станет на колени… Всему Кавказу урок впрок пойдет… И магометанским бунтарям, и христианским еретикам…"

Самодержец упивался мстительными грезами, не сводя ненавидящего взора с портрета летящей на коне воительницы. И вдруг ему почудилось, что Хаджар повернула лицо к нему и их взгляды скрестились… От этого наваждения государя передернуло… Он стряхнул головой, откинулся на спинку кресла, пытаясь отогнать навязчивую иллюзию…

Самодержец позвонил, вызвал статс-секретаря.

— Слушаю вас, государь.

— Вели приехать сюда министрам…

— Каким, государь?

— Внутренних дел, иностранных, военному и начальнику третьего отделения…

— Еще кого изволите вызвать?

— Довольно и их.

— Врозь примете или…

— Неважно…

— Должно быть, дело чрезвычайно важное? — осторожно полюбопытствовал статс-секретарь, уловив в царской иронии недоброе предзнаменование.

— Да уж, взбучку задам. Так и скажи. Шкуру спущу! Понятно?!

— Так точно, государь.

Очень, очень государь гневался. До чрезвычайности.

Человека очеловечивает, возвышает и утверждает в жизни его духовная чистота, его нравственная сила, его благородная вера. Эта сила и вера помогают ему с честью и достоинством пройти через все испытания. Так вели себя борцы против самодержавия в мрачных казематах, в сибирской каторжной глуши…

Те, кто строил свое благополучие на несчастьях других, кто за тридцать царских сребреников продавал и предавал, погрязли в болоте нравственного убожества, теряя свой человеческий облик.

Дато выбрал иной путь.

И этот путь вел его к одной из землянок на берегу Куры, затерявшейся в густых зарослях.

Но сперва надо было избавиться от "хвоста". Нельзя было петлять, кружить до бесконечности.

Он дождался наступления сумерек, и описал ложный крюк, уведя шпионов далеко от этого места, затем, при полной темноте, круто изменив направление, неслышный и невидимый, берегом подкрался к ничем не примечательной, казавшейся заброшенной и необитаемой землянке. Но Дато знал то, чего не могли знать его преследователи, бывшие сослуживцы.

Конечно, сыщиков не так-то просто провести, рано или поздно они снова нападут на след и обнаружат Дато. Надо спешить. Надо дать понять тем, кто в землянке, что пришел "свой", убедить их в этом.

Недаром говорят: "Земля слухом полнится".

Дато удалось прослышать о подполье, откуда начался путь "Орлицы Кавказа". Но он еще не знал смельчаков, которые нарисовали портрет и распространяли его в фотокопиях, он не знал Гоги и Тамары, исключенных из Петербургской академии художеств за участие в студенческих волнениях, не знал об их общей вере и романтической любви… Дато не знал, что именно они — могучий, плечистый Гоги и хрупкая красавица Тамара — посвятили себя высокой и опасной миссии, и Гачаг Хаджар стала их кумиром и источником вдохновения, а из их восторженно написанных эскизов сложился будущий портрет…

— Это необыкновенная женщина, Тамара! — говорил Гоги любимой.

— Да, милый, да. Это живая легенда…

Они показали портрет единомышленникам, в узком кругу, и все в один голос одобрили их работу. Тогда и возникла мысль о фотографических копиях…

Пусть эти "мундиры голубые" бесятся…

Гоги и Тамара с петербургских времен осознали, какую игру ведет самовластье, отменившее крепостничество в шестидесятых годах, чтобы продлить свой век…