Николай Лесков - Карикатурный идеал

УТОПИЯ ИЗ ЦЕРКОВНО-БЫТОВОЙ ЖИЗНИ

(Критический этюд)

I

Есть сочинения, которые настойчиво требуют критической оценки, не по их литературному значению (которого они могут и совсем не иметь), а по свойству затрагиваемых ими вопросов и по условиям времени, при которых они появляются в свет. Таково во всех отношениях недавно вышедшее сочинение имеющего довольно своеобразную известность московского писателя Ф. В. Ливанова. Книга эта называется "Жизнь сельского священника — бытовая хроника из жизни сельского духовенства"; она мне кажется достойною разбора, которому я и посвящаю наступающие строки.

Мне, может быть, не следовало бы писать об этой бытовой хронике, потому что я сам напечатал хронику под заглавием "Соборяне"; но моя хроника представляла совсем иное время — в ней описан не век нынешний, а век минувший, — "догорающие свечи старой поповки", которой ударил час обновления. Я не намечал новых типов и, по совести говоря, убежден, что это еще невозможно: типы эти еще не выработались, не определились, и художественное воспроизведение их не может дать ничего цельного. Конечно, среди епархиального духовенства по местам обнаруживается весьма заметное и давно желанное оживление, но все это пока еще — как тесто на опаре пузырится и всходит, а мудрено сказать, каково оно выходится. Я всегда был того мнения, что воспроизведением новых типов из духовенства лучше не торопиться и подождать, но ожидание, вероятно, так утомительно, что после моих "Соборян" явились уже две хроники с "новыми попами", — одна принадлежит перу светского человека и называется "Изо дня в день, — записки сельского священника" {Этой книжке сделана была критическая оценка в "Страннике" за 1876 г. (см. рецензию Пр-пова в январской книжке, стр. 15 — 22). (Прим. автора.)}, другая — едва не погибшая в муках рождения — предлежащая нам книга Ливанова. О первой из этих книг совсем нельзя говорить, потому что автор ее вовсе не владеет знанием условии быта, который он хотел воспроизвесть; во второй же, написанной г. Ливановым, есть и знание быта, и есть нечто иное, тоже весьма ценное: это, если можно так выразиться, субъективная объективность автора в воспроизведенном его фантазиею идеале нового сельского священника. Сочинить такой идеал и такие положения, какие придуманы г. Ливановым, может только пылкий, мечтательный семинарист, знающий скорби духовного быта, но имеющий слишком поверхностные и уносчивые понятия о средствах для выхода из области этих скорбей. Но и самые, как говорят, "фантазироватые" семинаристы, грезящие такими мечтами в свои юные годы, не доносят их до конца семинарского курса, а г. Ливанов сохранил эти мечтания до своего солидного возраста и изданием этой книжки стремится к их распространению среди читателей, которых, по заявлению этого писателя, у него чрезвычайно много.

Его книжка, всеконечно, может быть прочитана людьми, которые заметят близкое и довольно основательное знакомство автора с одной (отрицательною) стороною бытовой жизни сельского духовенства и, может быть, не сразу отличат сильную фальшь, какая находится в других частях хроники.

Задача настоящей статьи: показать по возможности серьезность представленного в хронике "идеала нового сельского священника", его борьбы, поражений, побед и окончательного торжества. Задача эта не может быть бесплодна в наши дни, когда тип "нового человека" на месте приходского пастыря действительно формируется, но еще неясен. Самый же предмет так жив и благодаря г Ливанову поставлен так забавно, что читатели "Странника", конечно, не соскучатся и не посетуют за являющийся пред ними отчет об оригинальном новаторе сельского прихода.

II

История начинается в губернском городе с приездом туда из Петербурга нового архиерея Хрисанфа, который до того был в Петербурге ректором… Читателю может показаться это чем-то знакомым? — конечно, — имя архиерея и его прежнее служение с первого же раза что-то и кого-то напоминают; но таких сюрпризов впереди еще мною, и потому не будем на этом останавливаться.

Новый архиерей Хрисанф не говорит ректору семинарии, "как прежние" (стр. 3): "что за вздор ты несешь" и даже "дурак". Он очень мягок и благороден. — Происходит публичный экзамен, на котором присутствует, между прочим, "светская девушка, племянница советника губернского правления, Вера Николаевна Татищева". Племянницы советников губернских правлений, "светские девушки", — разумеется, "светские" только в том же смысле, как всякая девушка не из духовенства; но как автор понимает эту "светскость", неизвестно. Кажется, он ее понимает не совсем так. Тут же, на семинарском экзамене, сидят "дамы высшего круга", — они "говорили с важными господами и нюхали букеты" (5). Автор полагает, что "дамы высшего круга" все нюхают букеты и, получив малосвойственное им желание посетить семинарский экзамен, непременно и там будут "нюхать букеты". Это, конечно, свидетельствует о его полном незнакомстве с обычаями "дам высшего круга", которых он без всякого для себя ущерба мог бы и не описывать; но это теперь модная слабость наших писателей, из коих один, вероятно, столь же, как и г. Ливанов, знакомый со "светом", писал: "Я, как все великосветские люди, встаю поздно и сейчас же иду в трактир пить чай". На экзамене отличается студент Алмазов, производящий сильное впечатление на "светскую" племянницу советника Веру Татищеву. Фамилия "Татищева" опять может показаться поставленною так же нецеремонно и неловко, как и имя архиерея Хрисанфа; но уже это у автора такая привычка, которая неизвестно куда заведет его. Студент Алмазов — это будущий герой хроники, а Вера Татищева-героиня. Обед кончен, владыка Хрисанф уезжает, но… "в городских церквах не звонят" (6). Архиерей Хрисанф тоже новый тип: он не только доступен, прост и вежлив, но он отменил и трезвон во время своих переездов по городу.

"Я не хочу, — сказал он ключарю, — чтобы о моих обедах и закусках, о моих выездах в гости трезвонили по городу"

[Нужно заметить, что г. Ливанов, как видно, вовсе не знает того, что "трезвон" принято производить только тогда при проезде архиерея, когда он едет в церковь совершать божественную службу, во всех же остальных случаях он ездит по городу без звона. (Прим. ред. журнала)]

(7; курсив подлинника).

Отличившийся богослов Алмазов оказывается в затруднительном положении (11): он, во-первых, назначен в академию, во-вторых, влюблен в светскую девушку, а в-третьих, пред ним ежедневно почти валялся на коленях его горемыка отец, заштатный пономарь, умоляя сына не ездить в академию. Любовь ему приключилась на уроках, которые он давал в доме, где встретился с Верою Татищевою, "институткою петербургского Николаевского института" (12), которая уже "была в четырех домах гувернанткою" (13), что, пожалуй, не составляет для нее особенно хорошей аттестации.