Владимир Гусаров - Мой папа убил Михоэлса

- Юра,- говорит она ему на свидании,- я обратилась к Лаврентию Павловичу.

Семенов снисходительно улыбается:

- Зачем к нему обращаться? Берия знает, где я нахожусь. Мы с ним делаем одно дело - он в секторе "Б", я в секторе "А".

С помощью монархиста Зайцева, продиктовавшего мне манифест, я пытался свергнуть "императора" - если не со всемирного, то хотя бы с российского престола - "опечалившись многими страданиями возлюбленного народа нашего"... На Семенова мое выступление не произвело ни малейшего впечатления. Тогда я напомнил:

- Юрий Евгеньевич! Вы собирались взять меня с собой в августе в Сибирь к Троцкому, помните? А уже ноябрь...

- Ну вот видите! - огорчился "император".- Опять помешали!

Много лет спустя я встретил Семенова возле метро "Университет". Он сидел на мраморной скамейке, я подошел и поздоровался.

- Я Гусаров, помните?

Он долго испуганно смотрел на меня и наконец пробормотал:

- Вижу, что Гусаров... Но больно уж молод...

Оказалось, что он принял меня за отца, который тридцать лет назад был парторгом МАИ.

Я разузнал, что Семенов работает техническим консультантом библиотеки Иностранной литературы на улице Разина, в помещении бывшей церквушки, на самом верху. Говорили, что он по-прежнему откалывает всякие номера, толчется в различных приемных со своими "проектами", женился, но дочь родилась от другой женщины - "духовной жены".

Сейчас он уже на пенсии, мать его еще жива и старается не отходить от Юры ни на шаг. Он часто вскакивает среди ночи и заносит что-то на карточки, которых у него бесчисленное множество и которые он содержит в строжайшем порядке. Для него сталинские времена уже не вернутся никогда, будем надеяться, что и для нас тоже.

Мы не поверили своим ушам, когда услышали по радио забытые слова: "танго, фокстрот..." Голос Руслановой... Но ведь она сидит... Неужто опять будут виноваты "стрелочники" вроде Рюмина?

2 мая видел в праздничной газете запечатленный образ Лаврентия Павловича, обнимающего двух юных пионерок с цветами (среди заключенных ходило столько рассказов о его альковных делах!)

- Странно,- сказал я,- почему Берия не пытается бежать?

Зайцев строго посмотрел на меня.

- Реальная власть - у Берии.

Я напомнил ему, что он сам недавно говорил: "Маленков - русский, рахметовщине конец. Русские не фанатики, они умеют считаться с реальностью". Я спросил: "А Ленин?" - "Мать Ленина госпожа Бланк, в нем сильно немецко-еврейское влияние, но и он оппортунист".- "А Мао Цзэ-дун?" "Мао - это Ленин сегодня".- "Ленин? А не Сталин?" - "Нет. Сталин - безумец, а Мао просто бандит международного класса. Мао с Востока, поэтому кажется, что он следует установкам Сталина. Для нас Сталинская эпоха нетипична. Мы, русские, лишены административ-ных дарований, поэтому у нас так легко и всплывают всякие Троцкие, Дзержинские, Сталины и Берии..." - "А Рыков?" "Пьяница и ничтожество!" - "А Бухарин?" - "Интеллигенты еще никогда не правили, тем более в России. Бухарину нужно было оставить кафедру в университете, он бы быстро смирился с судьбой, но Сталин решал по Ивану Грозному, такому же безумцу".

Зайцев выразил сомнение, что Россия в состоянии пережить еще одного грузина в качестве вождя.

В начале июня из Москвы приехал "психиатр" в мундире Турабаров, устроили комиссию и часть обитателей заведения "выписали" (впервые за многие годы). Со мной разговаривать не стали, поскольку оставались еще люди с тридцатых годов, правда, считанные единицы, поскольку за две зимы - сорок первого и сорок второго года - почти все перемерли. Есть тогда совсем почти не давали и каждый день хоронили по тридцать-сорок человек. В шестом отделении до наших дней дожил только один, взятый в тридцать седьмом, бывший сотрудник "Безбожника" Андерст. Теперь это был пергаментно-бледный старик. Держали его отдельно, он считал себя женщиной и боялся насилия, думаю, что напрасно - он давно не принадлежал ни к какому полу. На прогулку Андерст выходил с толстой пачкой ученических тетрадей, мелко исписанных и перевязанных веревкой. Он писал пьесы и будто бы весьма интересные, совсем не бредовые, но прочитать их было невозможно, автор никому не позволял приблизиться к себе и при всяком подозрительном движении окружающих поднимал невероятный крик. А если возле него заводили разговор о политике, вопил истошно:

- Довольно! Хватит! Нужен парламент и президент! Хватит!

"Президент" у нас тоже был - президент Эстонии Пяст. Но его содержали в терапевтическом отделении, с общими правами, а я, как на грех, за все время не схватил даже легкого насморка, и так и не познакомился с профессором Пястом, по отзывам, человеком умным и обаятельным, кстати, не буржуазного происхождения.

Не успел я познакомиться и с адмиралом Галлером - он умер незадолго до моего прибытия. Его несколько раз возили из Казани в Москву, где страшно били, и после последней такой поездки он уже не поднялся. Тюремное кладбище с безымянными могилами видно из наших окон...

Галлера часто вспоминали в разговорах. Видно, не подозревал он лейтенант "Авроры" - каким эхом отзовется в России "исторический" выстрел (который теперь для солидности именуют залпом). Ах, Полозов, Полозов...

Совсем не так давно Галлер принимал моряка с "Варяга", я в "Правде" фото видел. Говорят, он и в тюрьме сохранил военную выправку, особую посадку головы, ходил подтянутый и прищелкивал каблуками.

Обвинили его в том, что когда во время войны он водил караваны судов из Америки, то привозил не то, что нам было нужно, а то, что американцам мешало (?!), ну, и разумеется, попутно занимался шпионажем. Вроде бы, когда дают бесплатно, то уж не приходится особо капризничать и привередничать, скажи спасибо и бери, пока не передумали. Но выяснилось, что Америка подкупила Галлера, дабы он принял ее дары... Ах, лейтенант, лейтенант!..

В женском отделении обитала девушка, привезенная сюда еще до "кировских потоков", в тридцать четвертом году. Тогда ей было шестнадцать, теперь тридцать пять. На невесту она уже не похожа. Ни одного дня за все без малого двадцать лет она не сидела без дела, во время войны еле живая плелась на огороды, теперь часто чистила картошку на кухне. Наверно, картофельной кожурой и спаслась. В чем ее преступление, никто уже толком не знал, но говорили, что швырну-ла камнем в сторону мавзолея. Может, так оно и было, во всяком случае, Турабаров ее не "выписал" - возьмет да опять швырнет, а там теперь двое, легче попасть...

Работать на кухне я никогда не рвался, а в переплетную пошел один раз, но больше не был допущен - слишком распелся. Особенно всем понравилось:

На радость нам подох товарищ Сталин,

Наш мудрый вождь, мучитель дорогой!

В библиотекарях я тоже не удержался - библиотека, кстати, была прескверная, книги самые паршивые, да и тех мало, так что жалеть не приходилось. Кастелянша хотела было взять меня в помощники, но место перехватил Миша Мамедов - "деревянный, бездарный". Вскоре они так сработались, что часами, запершись в каптерке, белье сортировали (правильно она сделала, что от меня отказалась, огласки меньше).