Чингиз Гусейнов - Фатальный Фатали

А они уже в четвертом зале - стены расписаны фресками: иранский богатырь сражается с мазандаранскими дивами, имеющими рога и хвосты; воин, цепями хлестающий море, которое посмело разметать персидский флот.

А вот и комнаты гарема: изображены юноши, предлагающие девушкам цветы, и девушки, протягивающие юношам золотые кубки, наполненные вином.

И вдруг - живая душа!

- А это кто?!

Удивился и Мюбарек, застав здесь Сальми-хатун: разве не дал ей Шах-Аббас разводную грамоту? Но успел шепнуть на ухо Юсифу:

- Сальми-хатун, любимая жена Шах-Аббаса. Должна была уйти, ведь развелась с ним!

Сальми-хатун встала и, повернув красивую голову к Юсифу, гордо посмотрела на нового шаха. На миг в ее взгляде Юсиф уловил: мол, я твоя, хочешь - оставь, и я буду верна тебе, а хочешь - прогони!

- Можно прогнать, - робко предложил Мюбарек.

А Юсиф залюбовался ею.

- Пусть остается! - Не гнать же женщину, если она привыкла здесь жить!

Но что бы он ни делал в этот день, перед глазами возникала картина: коврами устланная комната, а посреди - гордо глядящая на него молодая женщина. "Я рождена для шахов и остаюсь в гареме нового шаха", - сказала она Мюбареку для передачи Юсифу.

- Но нельзя же без брачного договора - кябина?! - удивился Юсиф. (А вскоре случится: Мюбарек, войдя к шаху, низко поклонится и попросит на миг отлучиться от государственных дел; он привел моллу, чтобы тот - неудобно ведь, посторонняя женщина живет во дворце! - закрепил брачный договор между Юсифом и Сальми-хатун. "Евнух прав: неудобно!").

- Да, а где же хранятся наряды жен? - вспомнил Юсиф про жену.

Хранитель сундуков провел к сундукам: какие кашемировые шали, шелка, платья из дорогой парчи! И очень маленькие сундуки - диадемы из самоцветов, бриллиантовые серьги, дорогие кольца, ожерелья жемчугов. И он выбрал для жены и трех своих дочерей платья, шали, диадемы, кольца, ожерелья. Сыновьям послать было нечего.

- Отвезите жене и скажите, чтоб обо мне не беспокоились!

- Она могла бы переселиться сюда, мой шах!

Юсиф почему-то вспомнил Сальми-хатун.

- Нет-нет, не надо!

В золотых подсвечниках горели свечи, накрыт стол. Юсиф отломил лишь ножку фазана, а до иного и не дотронулся: и осетрина, и икра, и гора плова, и шайтан знает какие хитрые яства!

- Это тоже ко мне домой!

Подали кофе, потом кальян. "Да, хороша шахская доля!" Клонило ко сну. Приказал начальнику охраны расставить стражу в том же порядке, как это было раньше, пошел в свою опочивальню.

Но прежде спросил:

- А как Сальми-хатун? - Мол, не забыли накормить?

- Сыта! И довольна! - ответил Мюбарек.

Всю ночь ворочался в постели. "А ведь Сальми-хатун рядом!" - шепнул, это уж точно, дьявол. Но ему было невдомек, что Юсифа одолевают иные думы: "Если это сон, то лучше не спать, если явь, то что он будет делать завтра?" "А ведь..." - снова шепчет дьявол. "Брысь!" - и перевернул подушку.

А утром чуть свет ему объявили о приезде послов из Москвы, от царя Федора Иоанновича. О Москве Юсиф слышал, а о царе понятия не имел (ибо не посетил Стамбул и не познакомился с презренным Вельским). Соскочил с трона, главный евнух аж отпрянул от неожиданности, приоткрыл дверь и увидел чужестранцев. И те по короне догадались и были изумлены. "Приму после полудня!" - сказал шах через главного евнуха, а те, это были князь Борятинский, дворянин Чичерин и дьяк Тюхин, оскорбились и, выразив шаху через толмача неудовольствие ("И ты думаешь, - это Кайтмазов, - я пропущу?! Чтоб только что прибывший наместник Барятинский..." - "Но у меня не "Ба", а "Бо"!), покинули дворец. Каким-то неутраченным восточным чутьем толмач-татарин уловил, что это именно евнух вел с ним переговоры; но промолчал, дабы не сердить князя Бо- ("Пиши, пиши!...) рятинского.

Вскоре во дворец прискакал Ази-Хосров и. подавляя в душе страх перед троном, мягко упрекнул Юсиф-шаха, что с послами из Москвы так обращаться нельзя, и рассказал о своих переговорах с русским падишахом.

- Твой падишах и твой Шах-Аббас кровопийцы! - заметил растерянному Ази-Хосрову шах. - И затевали вы подлое дело, и ты, и твой шах, и царь московский!

Но они гости!

- Гостей приму, вернее, гостя! - И Юсиф велел позвать того, кто одет проще, это был дьяк Тюхин, и толмача.

"Новое оскорбление!" - хотел возразить Ази-Хосров, но сдержался; Ази-Хосров знал, что князь и дьяк - это глаза да уши, чтоб друг за другом шпионить, вследствие их взаимной зависти и соперничества; а их разлучили!!

Юсиф говорил с толмачом и по-арабски, и на фарси, и на их татарском, и по-тюркски, и по-турецки; увлекся - как успевал перевести толмач Тюхину? языковыми сходствами и расхождениями, Ази-Хосров злился, а Юсиф все видит. Толмач порой забывал, что перед ним шах, а дьяк Тюхин был восхищен образованностью и богатырским сложением Шах-Аббаса. "Шах-Юсиф!" - поправил его толмач и стал что-то говорить на их языке быстро-быстро, от чего лицо Тюхина то краснело, то бледнело: "Ну и дела! Отрекся добровольно! В пользу седельника! Такого сроду еще не было, а у них немыслимо Даже!"

А князь, кому доверяли и царь, и Годунов, вскоре от., возможно, и помер в Персии, а Чичерин... "Помилуйте, вы же дворянин! Как могли поверить бредням дьяка?!" А толмачу определили вывих ума и со службы прогнали.)

От даров Юсиф-шах хотел было отказаться, да раздумал, чтоб гостей не обижать, взял меха, вспомнив почему-то Сальми-хатун. Тюхин вдруг перестал улыбаться и сказал о целях посольства. При этом дьяк слово в слово изложил грамоту, присланную царем; она хранилась у князя и только ему велено было вручить лично шаху:

- Шахиншаху великому, - вовремя заменил Аббаса на Юсифа, - между бусурманскими государями ты падишах! Федора Иоанновича, божиею милостью единого правого господаря всея России, отчич и дедич и иным многим землям от севера и до востока государь, - в грамоте по понятным причинам не были названы эти иные земли, приписанные к титулу Федора Иоанновича: "государя земли Иверской, Грузинских царей и Кабардинской земли, Черкесских и горских князей", да и вообще полный титул, дабы не затемнять смысл послания (Великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, а также Лифляндский, Кондинский и всея Сибирския земли, и иных многих Государств Государь и Обладатель - с многоточием для приращения), - величеству твоему слово наше таково: наши гости из наших земель в твои земли ездят, нашим и вашим людям от этого большие выгоды есть. Но гости наши били нам челом - в твоих землях великие насилия терпят. В Ардебиле и Реште, а также в Тавризе и других твоих городах, оценив их товары, возьмут, а потом отдадут половину. Если между нашими гостями, живущими по пяти и по шести человек вместе, при одном хозяйстве, в одном котле, - толмач перевел как "в одном казане", - один разболится, еще при жизни отсылают от него товарищей, товар печатают, и когда больной умирает, то товар отбирают; а теперь при тебе недавно начались насилия.