Сергей Хитун - Дворянские поросята

Сведения с фронта были малоутешительными. Немцы продвигались внутрь России. Цены на предметы первой необходимости повышались. Вновь выпущенные марки, заменяющие мелкую разменную монету, были встречены общим неудовольствием. Изношенная, с почти стертым обозначением ее стоимости, марка вызывала негодование кондукторов трамвая, носильщиков и извозчиков, у которых не было достаточно времени определять не только стоимость, но и просто пригодность этого шершавого кусочка бумаги, как денежного знака.

По словам моих кузенов, в некоторых гвардейских полках монаршее обаяние среди офицерства исчезло - главным образом из-за присутствия, ставшего всесильным, Григория Распутина при Царском Дворе.

Мы же, вольноопределяющиеся, бывшие студенты, всегда надеявшиеся на ограниченную то и без нее) Монархию, продолжали свою службу нижних чинов без политических страданий, отмахиваясь от них часто повторяемым: "чем хуже - тем лучше".

Даже когда пришло известие об убийстве Распутина тремя смельчаками, которых в высших кругах звали героями, мы заинтересовались больше результатами одной стороны расследования этого "дела".

Кто-то из наших знал доктора, который в свою очередь знал доктора, произведшего вскрытие трупа этого необыкновенного человека. Этот доктор не нашел, к нашему разочарованию, ничего экстраординарного в физическом строении тела Распутина, что могло бы объяснить неудержимое тяготение к нему придворных дам.

В конце декабря 1916 года, начальник Усть-Ижорской Военно-Инженерной Школы, блестя серебряным набором своей формы генерал-майора Инженерных войск, обходил фронт двух рот новых юнкеров 5-го выпуска Школы.

Выразив удивление и удовольствие при виде нашей боевой выправки и обилию значков высшего образования украшающих многих среди нас, он приветствовал нас теплыми словами о нашей ценности для Армии и о долге офицерского Корпуса. После своей речи, генерал пригласил нас в большой зал для принесения присяги Российскому Императору, Николаю Второму.

Ускоренный 7-ми месячный курс Школы заставил юнкеров заниматься с утра до поздней ночи, не давая им достаточно времени следить за вступившей новой фазой столицы. Но все же они изредка вспоминали о так недавнем убийстве Распутина и обсуждали до сих пор все еще неизвестное. Так как труп всемогущего мужика из Тобольска был найден благодаря галошам обнаруженным возле проруби, возникал вопрос:

кто и почему снял с него галоши, заталкивая его в ледяную воду проруби, и не убрал их покончив с своей жертвой?

Негромко, но говорили о слухах в офицерских кругах о сложной системе немецкого шпионажа при Дворе. Обвиняли Правительство за министерскую чехарду. Осуждали Царя за его слабохарактерность, недальновидность и отсутствие государственного ума.

Через два месяца, юнкера уже втянулись в темп усиленной, ускоренной нормы занятий по 14-ти предметам и стали проявлять, к гордости их преподавателей, результаты своего прилежания высокими баллами по оценке их устных и письменных испытаний.

И не мудрено. Ведь эти юнкера были самым лучшим, отборным умственным материалом из Петроградских студентов.

Жизнь в Школе шла ровно - согласию уставу, программе и расписанию... Как вдруг нагрянуло "Это", опрокинувшее все прошлое... А как "Это" началось?.. А вот так:

Утром 27-го февраля 1917 года, наш 2-й взвод 2-й роты Усть-Ижорской Школы прапорщиков для подготовки офицеров инженерных войск, занимался постройкой полевых и долговременных укреплений из кусочков лесных материалов в громадном ящике с песком, в нижнем этаже здания Школы.

Занятия внезапно прервались, как только мы услышали какой-то грозный шум на улице. Прежде чем мы могли понять, объяснить себе этот, никогда неслышанный раньше, надземный гул, ворота были сбиты и толпа из сотен орущих солдат в расстегнутых шинелях, без поясов, в папахах на затылках, с папиросами в зубах, тащивших винтовки за ремни, ворвались к нам во двор.

Все они кричали, топали ногами, трясли кулаками:

- Долой Царя!.. Это Революция!.. Арестуйте офицеров!

- Давайте винтовки и патроны!.. Все выходи... на улицу... Бей тех, кто не с нами! - С горящими глазами, возбужденными лицами, они окружили нас, юнкеров, плотной стеной, толкая в сторону ворот и улицы.

Пока, растерявшиеся, испуганные юнкера выходили на улицу, вожаки толпы ринулись внутрь здания, чтобы захватить наши учебные пулеметы и винтовки и выпихнуть остальных юнкеров на улицу.

Все это было так неожиданно, чуждо, страшно... Этот внезапный, отчаянный приступ восставших заставил юнкеров присоединиться к толпе и следовать с ней, а потом разбежаться по подъездам квартир Кирочной и Сергиевской улиц, под предлогом заставить обитателей присоединиться к восставшим..

Жильцы квартир заперлись на все замки и запоры... Юнкера, помедлив в коридорах и вестибюлях домов пока толпа двинулась дальше в сторону Литейного проспекта, вернулись в свои классы.

Большинство солдат в толпе носили погоны 6-го Запасного Саперного батальона - нашего "питомника". Хотя История приписывает "Начало Революции" Павловскому и Волынскому полкам, батальон очевидно действовал с ними одновременно, так как первой жертвой Революции был полковник Геринг, командир этого батальона. Солдаты отлично знали местонахождение нашей Школы и уже утром 27-го февраля "оповестили" нас о Революции...

Через некоторое время я выбежал снова на улицу. За углом было слышно глухое рычание толпы, раздавались одиночные выстрелы, пулеметные очереди и далекие взрывы.

На углу Кирочной и Литейного я увидел группу вооруженных солдат и штатских ведущих пойманного городового. Высокий, арестованный шел глядя прямо одним глазом. Другой был окровавлен. Его черная шинель была сильным и жутким контрастом с его смертельно-бледным лицом.

Направо, в сторону Литейного моста стоял черный дым, как гигантский гриб: горел Окружной Суд с его судопроизводственными делами. "Отныне политические, уголовные и гражданские подсудимые могут спать спокойно", - подумал я.

В ту ночь никто из нас не спал...

Несколько дней спустя, с безграничным негодованием мы обругали "Приказ № 1-й, но... представителей в свои ротные комитеты выбрали. Заставили убрать штабс-капитана С,, за его, старорежимную грубость. С некоторым сожалением о свергнутой Монархии, все же аккуратно несли наряды в Таврическом Дворце, где спали, не снимая сапог, среди бочек с маслом на мешках с мукой, наваленных высоко в Думских кулуарах. Были на чеку, чтобы предотвратить возможность приступа контрреволюционных сил.

Вскоре после Революции вышел приказ: "Петроградскому гарнизону выстроиться на улицах, ближайших к их казармам".

Совершал объезд бывший Председатель Государственной Думы, Родзянко. Стоя в открытом автомобиле во весь свой громадный рост, он начинал свое обращение словами эпических былин: