Владимир Хлумов - Графоманы

- Эка хватил, - донеслось из первых рядов. Да и Толя был в недоумении. Богданова понесло. Рухнул порядок вещей, весь зал вослед за докладчиком, казалось, попал в зоопарк, где все перепуталось: хишники и травоядные сидели в перемежку. Возникала идиотская модель природы, в которой, нессомненно, все это существует, но не в таком же беспринципном виде. Инженер все более и более горячился. Он, покинул трибуну, метался туда и обратно по сцене, размахивая указкой, словно шпагой. Он призывал слушателей посмотреть на старые факты под новым углом, взывал к физической интуиции, наконец обратился к здравому смыслу, на что публика ответила гробовым молчанием. Шушуканье прекратилось, все затаились ожидая финального аккорда и он незамедлительно последовал предсказанием десятого спутника Сатурна. Инженер замолк, глядя в зал с сознанием честно выполненного долга. Елена облегченно вздохнула и посмотрела на Толю, мол, знай наших.

Следую демократическому обычаю, профессор Суровягин предложил задавать вопросы. Но вопросов никто не задавал, и пришлось объявить свободную дискуссию. Для затравки выступил Виталий Витальевич Калябин. В пространной манере он дал суровую отповедь попытке инженера навести тень на ясную и правдивую картину мироздания, а само выступление назвал вредным и лженаучным. Он привел многочисленные примеры, опровергающие ошибочные посылки и изначальные мотивы, а в заключение зачитал длинный список опечаток и грамматических несоответсвий, найденных при тщательном изучении рукописи.

Елена возмущенно качала головой, будто внутри у нее все кипело и бурлило. Толя, облокотился на спинку переднего кресла, бессильно положил голову и закрыл глаза. Ему было стыдно. Потом последовало еще пару, порицающих инженера, отзывов, и наконец на сцену вышел сам профессор Суровягин. "Мы, - говорил он, - научная общественность, должны всячески приветствовать в нашем народе стремление к решению самых сложных фундаментальных проблем". Он похвалил инженера за энтузиазм и упорство и сказал, что "отсутвие должного уровня профессионализма не может служить укором нашим Кулибиным, Кибальчичам и Яблочковым. Это их беда, а не вина, а вина - наша" и призвал зал нести знания в народ. В зале зашумели, мол, хватит тянуть кота за хвост, пора кончать, и т.д. Елена же подошла к Толе:

- Что же ты? Скажи хоть что-нибудь путное. Ведь это же заговор!

- Я ничего не могу сказать, - Ермолаев потупил глаза.

- Ты, ты... - она унизительно махнула рукой и отвернулась.

Потом предоставили слово для ответа докладчику, но тот не брал слова. Зрители стали приставать, пытаясь разглядеть, что же там происходит. Особенно заволновался Мозговой. Он подбежал к инженеру, подергал за плечо. Тот резко встал, повернулся к залу и Толя вспомнил их первую встречу на вахте.

- Извините, - виновато улыбнулся докладчик и как слепой вышел из зала. За ним, со слезами на глазах выбежала Елена.

На выходе Толю нагнал Мозговой.

- Хлюпик ваш инженер, хлюпик! Он, наверно, думал - оркестр духовой пришлют и цветами забросают, а потом еще на руках вынесут?! Нет, слабоват, оказался, не боец.

- Не боец? - заторможенно переспросил Толя, - Да что ему было защищать?

- Жизнь свою защищать, позицию, взгляд на вещи, а он - извините и был таков. Нет, хлюпик, не боец. Вы что - думаете теория ошибочная? Да, ошибочная, чепуховая тероия. Но я спрашиваю - у кого она здесь не ошибочная? У Калябина, что ли? И что-же, страдает хоть чем-то наш дорогой Виталий Витальевич? Ничуть! А почему? Потому что Виталий Витальевич нормальный человек, а не псих.

- Зачем вы так? - недоуменно спросил Толя.

- Что - зачем?

- Оскорбляете.

Мозговой жестко посмотрел на собесдника и выдал:

- Я факт констатирую.

- Какой факт?

- Медицинский. Он псих, нервнобольной, я диагноз читал.

- Как? - Толя глупо смотрел на Мозгового. Потом наконец сообразил: -Он на учете в психдиспансере состоит?

- Да!

- Вы скрыли? Ничего не понимаю...

- Не понимаете, потому что по верхам скачете, а я вам говорил - размышлять надо, анализировать. - Мозговой замолчал, сообразив, что сболтнул лишнего. - Но я надеюсь, вы меня не продадите профессору? Ведь инженер, не очень, он тихий, у него там какой-то синдром. - Мозговой показал, где у инженера мог быть синдром. - Ну ладно, у меня еще дела, надо обрадовать кое-кого, так что до встречи на узких перекрестках мирозданья.

Новость о душевном нездоровье инженера оглушила Ермолаева. Непонятно, зачем Мозговой скрывает такие факты? Вообще, и Мозговой, и Калябин, да и сам профессор, серьезные, преданные науке люди, оказались не такими уж простенькими рассеянными человечками, как представлял себе ученых Толя в более молодом и мечтательном возрасте.

История с инженером окончательно запутывалась. Посторонний, непредвзятый наблюдатель еще мог бы разобраться и Ермолаев даже попытался встать на объективную точку зрения, и тут же всплыл вопрос: зачем лжет Мозговой? Но долго в положении независимого наблюдателя Толя находится не мог и вскоре вернулся обратно, влекомый некой, неведомой современной науке, щемящей силой. Ему снова стало стыдно и больно за инженера, за Елену и себя. Нужно было настоять на отмене доклада. Сказался бы больным, а, впрочем, он и так больной. Анатолий опять вспомнил сегодняшнее оцепенение инженера, так похожее на то , уже далекое, обнаруженное при их первой встречи. А вдруг Елена ничего не знает? Толя припомнил, как инженер всячески пытался скрыть от Елены инцендент на вахте. Он имел весьма смутное представление о сумасшедших, но достоверно знал, что с ними бывают припадки, весьма опасные для окружающих. В благородном порыве он решил тут же предупредить Елену. Но телефон молчал, и тогда Толя раскрыл журнал местных командировок и записал: По требованию заказчика отбыл на "Марс". Такая не подходящая к моменту щепетильность доказывала, что, по-крайней мере, Ермолаев, находился в полном уме и здравии.

Существует или ангажировано?

Не желая встречаться с инженером, Толя позвонил в дверь ответственного квартиросъемщика Марка Васильевича Разгледяева. Тут же, будто его поджидали, открылась дверь и появился инженер.

- А где Елена? - недоумевая спросил Толя.

- Она скоро будет, - ничуть не удивившись гостю и его вопросу ответил Николай Степанович.

Лицо Богданова ничего не выражало. Казалось, инженер совсем не видит гостя. Они так немного постояли, а потом хозяин повернулся и перекошенной походкой, чуть наклонив правое плечо, отошел растворяясь в полумраке. Припадок, подумал Толя и захлопнул за собой дверь. Наступила кромешная тьма. Сделав еще несколько шагов, Толя натолкнулся на инженера.

- Надо включить свет, - подсказал Толя.

- Незачем, я и так все вижу, - дребезжащим голосом возразил Богданов.