Владимир Хлумов - Книга писем

Ведь не зря же симметрия означает кладбище на всяком культурном языке, который от латинского происходит, и выжил, кстати (в отличие от самой латыни), именно потому, что не так идеален и великолепен, а как бы подпорчен был всяким варварским наречием. Потому что человек не может говорить посредством синусоиды, ибо в ней, кроме глупой частоты и постоянной фазы, больше никакой приятной нашему сердцу информации не содержится. Только боже упаси предположить, будто и я вослед за прочими пытаюсь повторениями вас к стенке прижать. Задумайтесь лучше, от чего мой язык коряв и неказист, а мысли хорошие пробуждает? Ведь я не пиит, коему мало рифмы, т.е. типического повтора, так он еще и норовит начало в конце напоследок подсунуть, чтоб замкнулось все в циклическом круге, из которого ядовитые жала синусоид угрожают. Вот она, ваша, господа любители симметрии, циклопическая красота, ибо зверь, стерегущий круг, и называется Циклоп.

Скажу совсем другое. Не то красиво, что бессмертно, а то прекрасно, что нас делает бессмертными. Может, и не навсегда, а так, на чуть-чуть, ровно, чтобы не пугаться туристической красоты, красоты кристаллов и пирамид. Теперь же ясно, как применять красоту, и что она есть на самом деле. Ведь и раньше мы подозревали о существовании человеческой красоты, ибо кто не знает - женщины прекраснее матери нет. Не от того ли греться идем к едокам картофеля, а не к мертвому Парфенону?

Да, есть, есть она, красота человеческая, убогая, грязная, красивая, как то ржавое ведро, напоившее многих в прошедшие времена, спасшее многих от жажды в жаркий июльский день. Красота есть тепло человека для человеков. И больше нечего добавить пока.

Ловцам тополиного пуха

"Первый этап: Выбор. Второй этап: Определение розы ветров (развешивание лепестков и выставление флюгеров). Третий этап: Танец рук. Четвертый этап: Излов. Пятый этап. Мумифицирование. Шестой этап. Хранение. (Для удобства экземпляры располагаются горизонтальными рядами в хронологическом порядке слева направо внутри специального стеклянного ящика)." Инструкция по ловле тополиного пуха.(Выдержки)

Есть такой особый июльский воздух, когда не следует делать резких движений. Его нужно почувствовать, его нужно ощутить. Главное, выбрать правильный момент и занять удобное место. Конечно, тополиная охота - дело глубоко интимное, не терпящее грубых внешних вторжений, особенно в виде инструкций, указаний, советов, но все же кое-какой сторонний взгляд, или лучше сказать, инородный опыт повредить не может. Итак, первым делом воздух или атмосфера.

Июль желателен, но лишь как правило, как место, где особенно часто ловцам сопутствует успех. Правда, успех этот обеспечивается не мастерством, но лишь единственно законом больших чисел. Согласитесь, если вокруг вас, на расстоянии вытянутой руки, в теплом объеме прозрачного июльского воздуха, летают десятки, а быть может, и сотни отменных экземпляров тополиного пуха, то даже бессистемно размахивая руками, рано или поздно вы что-нибудь и словите. Но уверяю - вам некому будет похвастаться пойманной добычей. Наверняка вам попадется больной экземпляр, или экземпляр с дефектом, с примесью, с клейкой коричневой растительной тканью, прилипшей к ладони. Такая пушинка есть пушинка падающая, или летящая слишком под действием силы тяжести; она не может свободно парить, повторяя извилистые линии июльского ветра. Поэтому я утверждаю, что июль предпочтителен, но для опытного охотника не обязателен. Не удивляйтесь, что тогда я вышел на охоту в декабре.

Я выбрал самое укромное место, довольно большой кусок пространства, огражденный со всех сторон воздухонепроницаемыми стенками. Для геометров скажу: то был параллелепипед, сильно вытянутый в горизонтальном направлении, с застекленными проемами в одной из боковых стенок. Ветра почти не было, во всяком случае специальные лепестки папиросной бумаги, развешенные заблаговременно мною в самых подозрительных местах, были абсолютно мертвы. Даже дым от моей сигареты висел чуть выше головы неподвижным перистым слоем.

Я расположился у одного из прозрачных проемов, разрисованного папоротниковой изморозью. Можно сказать, что я укрылся в папоротниковых зарослях, подобно далекому пращуру, вышедшему в доисторические джунгли для пропитания племени. Я застыл, замер, затаился, превратившись в восковой слепок, бледный и бездыханный.

Где-то там, на том конце параллелепипеда скрипнула дверь, вздрогнули, зашуршали папиросные лепестки, и влекомая слабым воздушным потоком, появилась она. Господи ты мой, какой это был экземпляр. Сотканная из тысяч серебристых паутинок, абсолютно невесомая, она грациозно плыла ко мне, приветливо улыбаясь случайным прохожим. Откуда ее занесло сюда, в темень, в мороз, в декабрь? Не знаю.

Когда она приблизилась настолько, что я мог в пять шагов преодолеть разделявшее нас пространство (чего, конечно, ни в коем случае нельзя делать, иначе все пойдет насмарку), она вдруг остановилась и замерла. Сначала я подумал, что кто-то ее остановил несвоевременным действием. Но вокруг, кроме спящей старушки, не было никого. Я прислушался и обнаружил тяжелое глухое уханье, как будто рядом за стенками параллелепипеда включили двадцатитонный пресс. Когда она собралась обогнуть меня справа, я догадался: ухало внутри меня, а сам я тяжело дышал, испуская разрушительные струи прямо в ее направлении. Что же я делаю, оболтус, чуть не вскрикнул я, с ужасом наблюдая, как она, испуганная моим воздействием, качнулась и уже направилась обратно. Я буквально стиснул зубы, остановил дыхание и открыл форточку. Расчет был прост. Для окружающих, если таковые найдутся, открытие форточки может быть объяснено желанием выбросить сигарету (она давно уже жгла пальцы), а для нее я создавал некий сквознячок, который при благоприятном стечении обстоятельств потянется наружу, увлекая жертву прямо ко мне в руки.

Хитрость моя сработала. Через несколько секунд она была уже на расстоянии вытянутой руки. По понятным причинам я тут же захлопнул форточку и предложил:

- Давайте отметим праздник вместе.

- Разве сегодня праздник? - удивилась она, переливаясь волоконцами в искусственном свете.

Ага, подумал я, как и предполагалось, она ухватилась за праздник, а мое "вместе" проглотила. И воодушевленный первым успехом, зашел с подветренной стороны.

- Да, сегодня самый короткий день, день зимнего солнцестояния.

- Разве это праздник, если самая длинная ночь? - сохраняя дистанцию, спросила она.

- Почему же нет? - Я наполовину высунулся из папоротниковых зарослей.

- Потому что в такую холодную мерзкую погоду не может быть праздников. Я вообще не люблю зимы.

- Но как же Новый год? - вяло сопротивлялся я, ошарашенный рассудительным голосом невесомого субъекта, чувствуя, как ее относит куда-то в сторону.