А Песков - Боратынский

— Вы… вы в самом деле любите меня? — с тоской спросила она. Каждое слово давалось ей с видимым трудом. — Ежели… вы не обманываетесь, обещайте… помнить меня. Всегда… Обещайте… Когда я буду молить вас о помощи, вы протянете мне руку? вы не отвернетесь? не презрите меня?.. — Я буквально осязал, как ее печаль волнами переливается в меня. Жгущая душу жалость к ней завладевала мною. — Обещайте ж мне быть моим ангелом-хранителем… Я прошу вас… — И дальше она стала называть меня теми исполненными неги и пламени словами, которые незачем предавать бумаге, ибо смысл их, всем известный, сохраняется только в подобные минуты.

— Да! — клялся я в безумии! — Да! Я! Я буду вашим хранителем! Я буду целовать ваши следы! Я хочу поминутно видеть вас, слышать вас… — В такие мгновения и обычно-то не вполне отдаешь себе отчет в своих заверениях, а на меня нашло просто какое-то помрачение: ни перед кем я не изливал столь словоохотливо свою пылкость, никогда до такой степени не терял себя.

Видимо, долго еще я обнимал ее колени и целовал руки, ибо, когда очнулся, дождь уже прекратился, и лесная тишина нарушалась только падением с мокрых ветвей отдельных крупных капель, глухо шлепавших по нижним листьям.

— Украдите меня, — вдруг сказала она, сузив глаза и без тени иронии. — Я вас прошу. — Я по-прежнему обнимал ее колени и молча, вопросительно и преданно смотрел на нее. — Украдите меня! — продолжала она. — Что вам стоит? — Но в тоне ее я почувствовал скрытый яд. — Вы человек состоятельный. Доход ваш с имений меньше, конечно, чем у князя жалованье", но он, вы сами говорили, таков, что позволит вам вести безбедную жизнь в любой части света. — Она посмотрела на меня вдруг долгим и каким-то особенным глубоким взором. — Вы ведь смелый человек, ***? Вы прокрадетесь под утро в дом князя и унесете меня через окно? — Она усмехнулась. Я молчал. — Хорошо, вы меня не станете красть в прямом смысле слова, как вещь. Я сама выйду в условленное время и вспрыгну к вам в коляску? — В голосе ее уже не слышалось насмешки. — Скажите что-нибудь в ответ! Сядьте, сядьте на скамью рядом со мной! Вот так. Ну? Что вы молчите? — В глазах ее был нешуточный блеск.

— Хорошо… Прекрасная мысль… — отвечал я помедлив. — Но куда ж бежать?.. Хотя… Впрочем… Но для того необходимы некоторые приуготовления…

Она быстро перебила меня:

— Сколько времени потребуется, чтобы совершить ваши приуготовления? — Во мне нарастал некий щемящий страх: тон ее был решителен и серьезен, и я вдруг подумал, не сошла ли она с ума. — Не молчите только! Ответьте!

Я пытался быть рассудительным:

— Если за границу, необходимы тщательные сборы и…

— За границу, — прервала она, — не нужно никаких сборов. Нужны только деньги. Скоро князь отправится в Або. Оттуда рукой подать до Швеции. Из Швеции мы уедем в Италию.

Почему в Италию?

Потому что в Париже слишком много русских.

Д-да… Италия… Отечество Петрарки и Тасса…

И Данта. Вы согласны?! Вы готовы?!

Я находился в крайнем недоумении; сердце стучало; мысли разбегались. Если считать, что она не шутит, условие ее было непосильным: я имел в своем распоряжении наличными около пятисот рублей, и, узнай маменька, что я снова пустился в школьничанье, не знаю, что бы было. Сосредоточившись, медленно и пресерьезно я ответил:

— Надо обдумать… Идея отличная… Италия, говорите вы…

Она посмотрела на меня с подозрительным беспокойством. Лицо ее выразило размышление.

— А если?.. — Она взглянула вопросительно и в некотором смущении. — У меня есть деньги! При умеренной жизни, к которой мы оба стремимся, на них, по моим расчетам, можно прожить безбедно несколько лет… Лет пять. Поверьте, я готова на все! И если я сдаюсь вам, то совсем не имеет значения, чьи деньги мы станем тратить. — Я был одарен при этих словах таким нежным и трогательным взором и таким ласковым пожатием руки, что не сумел тотчас ответить, а она, взяв мою руку в свои ладони, сжала ее мягко и крепко. — Не сердитесь, что я говорю вам так. Мы найдем способы к жизни. Вы вступите в королевскую гвардию… Ведь в Италии, надеюсь, уже нет ни республики, ни революции?.. А когда иссякнут мои средства, вы сможете вполне искупить свой долг. Поймите меня! Я устала. Я не хочу более быть вечной притчей во языцех. Я знаю, какие взгляды бросают мне в спину, я знаю, что петербургские и московские матушки прячут от меня своих дочерей и что только положение князя доставляет мне доступ в свет. Но мне душно в нем! Душа моя иссушена ежедневным, ежечасным напоминанием о моем положении!

Как я желал ее в это мгновение, с ее пылающей, впервые явившейся мне в истинном виде красой! Никого никогда я не любил так, не желал! Я готов был разрыдаться. Будь у меня под рукой своя карета, я бросил бы в нее княгиню, крикнул бы: пошел! — и был таков! Но, на счастье или на беду, от появления мгновенных мечтаний до их исполнения должно пройти время, и я знал, что карету предстоит нанять, что верных помощников требуется подкупить, я знал, что до поездки князя в Або еще целая вечность — не менее недели, — и очень хорошо знал, что словам княгини нельзя доверяться. А она все более разгоралась:

— Каждый почитает своим естественным правом претендовать на роман со мной, у каждого в глазах желанье моей красоты — и не более. Вы первый, в ком я угадала родную душу, кто увидел во мне… — Глаза ее снова затуманились, она вздрогнула и прикрыла их. Медленно покачала она головой. Потом взглянула на меня твердо и насмешливо: — Вы со своей поселяночкой так ли молчали, как дело пошло к развязке? Кстати, в Италии тоже растут цветы, их тоже продают юные девы, и у них тоже можно покупать букеты. Как вы ее спросили? "Что тебе надобно?" А знаете, как будет по-итальянски что тебе надобно? — Che vuoi будет по-итальянски что тебе надобно! Но вам нет нужды это запоминать! Я вас не отпущу от себя ни на шаг! Вы будете моим и более ничьим никогда! Я сама отравлю любую, кто посмотрит на вас! — Она была как в бреду. — Я вас украду, я сделаю вас своим пажом, повелителем, единовладетельным самодержцем! Да! И так будет! Так я хочу, хочу, хочу! — Ногти ее впились в мою ладонь с такою силой, что я едва не вскрикнул от боли, а она засмеялась, и счастливейшая улыбка осветила ее лицо.

И сладко мне и страшно становилось. Румянец пылал в ее щеках, глаза блистали, руки были сухи и горячи. Я чувствовал, как ее полугорячечный жар заливает мне душу, и голова шла кругом. Видимо, я переменился в лице, потому что она вдруг захохотала.

— Разве вы не о том мечтали? Ха-ха-ха!

— Я не верю, не могу верить… в то, что это не розыгрыш. Если это шутка — скажите мне, умоляю вас! Если вы говорите серьезно… — Я терял слова. — То тоже скажите… Что вы молчите?.. Ответьте мне!..