Илья Ильф - Фельетоны, статьи, речи

- Вы марксист?

- Нет.

- Кто же вы такой?

- Я эклектик.

Уже так было и хотели записать. Но тут раздались трезвые голоса:

- За что губите человека?

Ну, снова стали спрашивать:

- Значит, вы эклектик?

- Эклектик я.

- И вы считаете, что эклектизм - это хорошо?

- Да уж что хорошего!

Тогда записали: "Эклектик, но к эклектизму относится отрицательно".

- Это все-таки прошлые времена. Теперь, в свете решений...

- А про Зощенко все еще ничего не пишут. Как раньше не писали, так и сейчас. Как будто и вовсе его на свете нет.

- Да. И знаете, - похоже на то, что этот ленинградский автор уже немножко стыдится своего замечательного таланта. Он даже обижается, когда ему говорят, что он опять написал смешное. Ему теперь надо говорить так: "Вы, Михаил Михайлович, по своему трагическому дарованию просто Великий Инквизитор". Только тут он слегка отходит, и на его узких губах появляется осмысленно-интеллигентная улыбка. Приучили человека к тому, что юмор - жанр низкий, недостойный великой русской литературы. А разве он Великий Инквизитор? Писатель он, а не инквизитор...

Такие и еще другие разговоры ведутся в литературном трамвае. Кто-то упрямо сидит, делая вид, что любуется асфальтированной мостовой, а сам только и думает о том, как бы не уступить место женщине с ребенком (лобовой перенос понятия - здесь, конечно, имеется в виду писательница, робко держащая на руках свое первое произведение).

Кто-то роется в своем кармане, выгребая оттуда вместе с крошками хлеба завалявшиеся запятые. Кто-то в свете решений требует к себе неслыханного внимания. О ком-то, конечно, опять забыли.

Жара.

Но хорошо, что трамвай движется, что идет обмен впечатлениями и что походная трамвайная дифференциация, с обычной для нас перебранкой и толкотней, готова перейти в большой и нужный спор о методах ведения советского литературного хозяйства.

1932

Литературный трамвай. - Впервые опубликован в "Литературной газете", 1932, э 36, 11 августа, под рубрикой "Уголок изящной словесности". Подпись: Холодный философ.

Печатается по тексту Собрания сочинений в четырех томах, т. III, "Советский писатель", М. 1939. В этом издании и в сборнике "Как создавался Робинзон", "Советский писатель", М. 1933, фельетон ошибочно датируется 1933 годом.

ПОД СЕНЬЮ ИЗЯЩНОЙ СЛОВЕСНОСТИ

Шли годы. Никто не спрашивал нас о том, что мы думаем о мещанстве, о внутрирапповских попутчиках, о роли критики в литературе. Никто не задавал нам вопросов, какие принято задавать писателям раза два в год.

И произошло ужасное. Мы не научились плавно высказываться. Нет в нас того огня и пыла, которые нужны на этом ответственном участке литературной работы.

Собранные здесь отрывочные суждения и мысли упакованы нами в маленькую анкету и дают ответ на вопросы, с которыми к нам часто обращаются отдельные лица и небольшие организации.

- Как вы пишете вдвоем?

- О, это очень просто! Значит, так: стол, ну, естественно, чернильница, бумага, и мы двое. Посмотреть со стороны - так совсем не интересно. Никаких особенных писательских странностей! Озабоченные, встревоженные лица (такие бывают у людей, которым обещали комнату с газом и вдруг не дали), взаимные попреки, оскорбления и, наконец, начало романа: "Белоснежный пароход рассекал своим острым носом голубые волны Средиземного моря". Разве это хорошо, такое начало? Может быть, написать как-нибудь иначе, лучше? Тревожно на душе, тревожно!

- Почему вы печатались в полутолстых "30 днях", а не в каком-нибудь совсем уже толстом журнале?

- О, это очень сложно! В толстый журнал нас приглашали только затем, чтобы предложить завести "уголок юмора" - шутки, экспромты, блестки, юморески (редакционные панычи очень любят слово "юмореска"). Заодно предлагали делать шарады, логогрифы, ребусы и шашечные этюды. В общем, все то, что раньше называлось "Смесь", а сейчас "Рабочая смекалка". И выражали удивление, когда мы надменно отказывались. "Ведь вы же юмористы, - говорили в толстом журнале. - Что вам стоит?"

- Правда ли, что ваш смех это не наш смех, а их смех?

- Не будьте идиотом! {1}

- Как относятся в редакциях к вашим творческим исканиям?

- Чрезвычайно однообразно. Всегда просят вычеркнуть из рукописи две строчки и дописать полторы страницы. С течением времени мы приобрели опыт и, сдавая рукопись, заявляем, что две строчки вычеркнуты, а полторы страницы дописали еще в процессе работы. Но даже эта профилактическая мера не помогает.

- Что вам больше всего понравилось в "Литературной газете" за тысяча девятьсот тридцать второй год?

- Постановление ЦК партии от двадцать третьего апреля.

- Ваш любимый писатель?

- Сейчас Дос-Пассос {2}. Может быть, всем теперь он нравится и любовь к этому писателю не оригинальна, но такова ситуация на текущий квартал.

- Ваш любимый читатель?

- Трамвайный пассажир. Ему тесно, больно, его толкают в спину, а он все-таки читает. О, это совсем не то, что железнодорожный пассажир. В поезде читают потому, что скучно, в трамвае - потому что интересно.

- Ваш любимый редактор?

- Тут сложнее. Не успеваешь полюбить какого-нибудь редактора всей душою, как его уже снимают.

- Как же вы все-таки пишете вдвоем?

- Так вот все-таки и пишем, препираясь друг с другом по поводу каждой мысли, слова и даже расстановки знаков препинания. И самое обидное, что, когда мы будем сдавать эту рукопись в редакцию, нас обязательно попросят вычеркнуть две строчки и дописать полторы страницы. А сделать это очень трудно, потому что, как уж было сообщено, мы не научились плавно высказываться.

1932

1 Ответ заимствован у Б. Шоу. (Прим. авторов.)

2 Джон Дос Пассос - американский писатель.

Под сенью изящной словесности. - Впервые опубликован в "Литературной газете", 1932, э 38, 23 августа. Фельетон не переиздавался. Печатается по тексту "Литературной газеты".

В этом номере газеты вся третья полоса была посвящена творчеству Ильфа и Петрова (статьи А.Селивановского "Смех Ильфа и Петрова", Л. Никулина "О месте в "литературном трамвае" и библиография основных изданий Ильфа и Петрова).

Это произведение дало название циклу фельетонов о литературе, вошедших в сборник "Как создавался Робинзон".

КОРОЛЕВСКАЯ ЛИЛИЯ

Богатые врачи или бывшие присяжные поверенные любят искусство.

Не думайте, что это вредное обобщение. Здесь нет желания произвести выпад, бросить тень или, скажем, лить воду на чью-то мельницу. Это просто невинное наблюдение.

Врачи (и бывшие присяжные поверенные) двигают искусство вперед. Да, да, и обижаться тут нечего!

Было бы смешно, если бы все женщины вдруг обиделись, узнав, что в немецкой научной книге "Уголовная тактика" имеется следующая формула: "Женщины никогда не сознаются".

Конечно, обидно читать такое решительное утверждение, но уголовная практика показала, что женщина, совершившая какой-нибудь антиобщественный поступок (кража, хипес, притонодержательство), действительно никогда не сознается на допросе.