Владимир Чивилихин - Шведские остановки

По сравнению с Магниткой или, скажем, Кузнецком комбинат в Лулео небольшой: дает в год всего полмиллиона тонн чугуна, столько же стали и до трехсот тысяч тонн проката, в основном для судостроения. Так вот откуда те десятитонные стальные листы-плиты, по которым я ходил на "Гётаверкен"! Комбинат расширяется. На это отпущено полмиллиона крон.

Скоро будет построена своя коксовая батарея, и здесь надеются на наш уголь, а пока весь кокс ввозится, в том числе и из Советского Союза.

— А как насчет дымка?

— Дымим, как все металлурги на свете, — говорит господин Экстрем, заглядывая в иллюминатор. — Завод строили перед войной, когда газов и дымов так не боялись, но расположили нас хорошо, по розе ветров. Дымы отдувает в сторону от города. Однако ветер все же не запрограммируешь, горожане прижимают нас в последнее время, заставляют шевелиться.

— Ну и что в перспективе? — спросил я, думая о том, что действительно отдувает, иначе бы кедры давно погибли.

— Стояли у нас электрические очистители, сейчас появились водяные, более эффективные. Меняем. Заказываем новейшее очистительное оборудование на наших фирмах и в Австрии. При расширении комбината намечено вложить в очистку отходящих газов и дыма тридцать миллионов крон, почти пять процентов всех средств. Так что эту проблему можно решить. Куда сложнее с рудой. Зимой залив забивают льды. в районе города на десятках гектаров скапливаются завалы руды.

— Так что?

— Пылит, засыпает все, и средств против этой беды нет.

Для меня это была совсем новая проблема, Я наметил себе поинтересоваться ею дома, а тут прогулка подходила к концу, и я ничего не знал о кедрах.

— Влияют ли пыль и дымы на зелень города? — осторожно спросил я, понимая, что у металлурга, кроме кедра, хватает- своих забот. — Может, кто-нибудь здесь ведает городским парковым хозяйством?

— Поищем.

Нашелся такой человек. Нильс Мальмгрен, коммунальный советник городского управления, рассказал, что здешние места очень интересны. Почвы плодородные, солнечного времени больше, чем в самой южной точке Швеции, хорошо растут картофель и огурцы.

Северная природа дает много оленины, рыбы, морошки. Оранжереи есть в городе, и парковое хозяйство ведется. Имеется даже долж ность городского садовника, но сейчас она свободна…

— Нет, не замечаю, чтоб дымы, газы и пыль подтравливали зелень. Смотрите, какие заросшие острова! Их тут четыреста штук.

— Интересно, — заметил я, все еще не решаясь заговорить о кедрах, хотя надо было спешить — к ночи программа уплотнялась, рано утром мы улетали, и я терял всякую возможность что-либо узнать. — Но почему на островах нет хвойных деревьев?

— Не успели поселиться. Это ведь молодые острова. Под нами тут что-то происходит, и побережье поднимается примерно на метр в столетие. Берег продвигается в залив, острова растут, и все время появляются новые.

Это и вправду было интересно, только как бы поближе к кедрам?

— Господин Мальмгрен, — решился я, все еще опасаясь натолкнуться на огорчительное неведение. — У вас в городе растут сибирские кедры. Pinus siblrica Mayr. Десять экземпляров.

— Да, — с любопытством взглянул на меня собеседник.

— Откуда они тут взялись? — спросил я, инстинктом чувствуя, что узнаю сейчас нечто особенное.

Коммунальный советник оживленно, таким же образом поглядывая на меня, начал что-то объяснять Мише Сульману, нашему переводчику, сыну бывшего шведского посла в Москве, я улавливал одно только слово "Балаклава" и крепко засомневался — какие же в Крыму кедры? Помню, я облазил весь Никитский ботанический сад, полюбовался и ливанскими и гималайскими кедрами, но наших, сибирских не нашел — не могут они там прижиться, не климат.

Узнал я все же, как попали кедры в Лулео.

Морем.

Береговая линия Швеции тянется на тысячи километров, и со времен викингов шведы плавают по далеким морям-океанам. Немало знаменитых капитанов родила эта земля. О капитанах пиратских кораблей не стану говорить, хотя как дань парусной романтике в Гётеборге сохраняют старинный особняк, когда-то принадлежавший легендарному пирату Ларсу Гатенхьельму, и недаром, видно, известная всему свету эксцентричная шведская девчонка Пеппи Длинный чулок мечтает пойти в морские разбойники.

О прославленных военных капитанах тоже умолчу: не к месту, хотя об одном из них стоило бы книгу написать. Правда, Ион Эриксон был армейским капитаном и больше изобретателем и искателем, чем капитаном, однако все моряки мира чтут его память. Эриксон первым снял с парохода архаичные гребные колеса с плицами, действующими по принципу весла, и заменил их винтом, прообразом будущего пропеллера. Потом Эриксон уехал в Англию, где создал первый в мире насос, качающий воду энергией пара. Первый винтовой пароход, пересекший Атлантику, был построен Эриксоном, и капитан этот приплыл в Америку очень кстати — во время Гражданской войны между Севером и Югом он построил для северян первый винтовой броненосец с вращающейся орудийной башней. Южанерабовладельцы ничего не смогли противопоставить скорости, неуязвимости и мощи "Монитора", признали свое поражение на море.

Позже американцы с воинскими почестями на броненосце перевезли прах Иона Эриксона в маленький шведский городок Филипстад, на родину капитана, установили у его могилы орудия с "Монитора"…

А теперь мне хочется сказать доброе слово о шведских капитанах торговых судов. Вместе с мореходами других стран эти большей частью безвестные труженики еще во времена парусного флота свершили на своих утлых суденышках великое историческое дело. Капитаны эти были первыми людьми, установившими глобальные связи между континентами и народами. Романтики на море всегда было куда меньше, чем тяжкого труда и опасностей, а в те далекие времена особенно. Неизведанные рифы и мели, штормы, тайфуны, айсберги, корсары, оледенения, болезни, голод и жажда превращали в подвиг каждый дальний морской рейс за лесом или солью, пряностями или пенькой, шерстью или ворванью, чаем или шкурами. И чаще всего ни судно, ни груз не принадлежали капитану, извечному труженику моря.

Одним из таких капитанов был швед из Лулео, привезший сюда сибирские кедры. Неизвестно, как он выглядел. Воображение рисует традиционные баки и бороду, неизменную можжевеловую трубку в зубах, зюйдвестку из грубой материи, пропитанную жиром, видавшую виды робу, сапоги с высоченными голенищами. Не знаю, на чем он плавал — на клипере или бриге, но вероятней всего — на так называемой ш н я в е, очень популярном, как считают знающие моряки, скандинавском купеческом корабле тех времен. Не могу я внятно объяснить, что такое шнява, однако по морским справочникам можно установить, что шнява — двухмачтовое судно, своим вооружением (на морском языке это слово означает не боевые орудия, а парусное оснащение) "очень похожее" на бриг, но "отличалось от него отсутствием прямого грота и грот-стакселей, наличием двух блиндов и тем, что косой гафельный грот крепился своей передней шкаториной не к грот-мачте, а к установленной сзади параллельно стреле, упиравшейся в задний край грот-марса, что нижняя шкаторина косой бизани гика не имела и едва доходила до гака-борта"; Сознаюсь, что у меня от морских слов начинается аллергия, и зря все же мы жалуемся на сложность современной технической терминологии…