Лидия Чарская - Нюрочка

Madame Люлюева низко кланяется в пояс, по-бабьи, эскадронному командиру и тянет своим певучим голосом:

— Покорно благодарим, покорно благодарим, что непобрезгали на угощенье, ваше высокородие!

А папаша Люлюев таращит глаза, готовые сомкнуться и всеми силами стремясь удержать равновесие, приличествующее его вахмистрскому сану, не совсем твердым языком вторит жене:

— Покорно благодарим, ваше высокородие! Премного обязаны!

Нюрочка никого не благодарит и никому не кланяется. Её глаза прикованы к стройной фигуре уходящего корнета Строевича и сердце её замирает сладко и тоскливо…

Промозглое осеннее утро заглянуло в крошечную квартиру вахмистра Люлюева и разбудило Нюрочку.

Нюрочка не открывает глаз. Она знает и без того, что увидит сдвинутые к стене столы с пустыми бутылками и недоеденными закусками, с пятнами наливки на скатертях, окурки папирос и апельсинные корки на полу. Увидит Серафиму, оставшуюся у них ночевать на диване, которая, расчесывая длинные, но жидкие волосы, цедит лениво, по адресу матери, перетирающей чашки:

— И вот тянет меня, мамаша, на капусту с конопляным маслом. Бочку бы съела. Люди говорят — к девчонке это.

— Бог знает, Симушка, — нехотя отзывается та, — незаметно чтобы… а впрочем…

Нюрочка делает над собой усилие и открывает глаза.

Все, что ей представлялось мысленно, выступает перед ней теперь во всей своей непривлекательной действительности: перед ней и столы, и бутылки, и окурки, и апельсинные корки, и мать, и Сима с распущенными длинными, жидкими волосами. И в дополнение ко всему, на спинке кресла висит небрежно брошенная красная кофточка с белыми горошинками — трофей вчерашнего триумфа.

Нюрочка смотрит на кофточку и на душе у неё смутно и тоскливо.

Вчерашнее радужное настроение исчезло без следа. Что-то больно щиплет за сердце. Хочется беспричинно плакать и упрекать в чем-то неизвестно кого. Корнет Строевич, вальс «Дунайские волны», золотые шнуры — все это кажется далеким-далеким…

Впереди, где-то близко-близко, мелькает завитая мелким барашком голова Феди, запах карболки и лука, крошечная фельдшерская квартирка при госпитале…

А ленивый, нудный голос Серафимы назойливо лезет в уши:

— И еще мне квасу хочется… клюквенного, с пеной чтобы… «Мой» не допускает. Говорит: «разбухнешь от него больше — дитяте не в пользу».

В соседней комнате папаша Люлюев, кряхтя и потягиваясь, собирается на учения.

В кухне Петушков раздувает самовар сапогом и со вкусом ругается по-солдатски.

Нюрочка затыкает уши, валится на подушку и тихо всхлипывает, зарывшись в одеяло.

Праздник прошел. Наступили будни.