Фазиль Искандер - Морской скорпион

И он уже тело свое ощущал, как ладонь, сжимающую огромную гроздь винограда. И хотелось эту гроздь просто {304} держать в руках, слегка перебирая пальцы и слегка надавливая на нее, любуясь в полусне ее сказочной огромностью, наслаждаясь ее зрелостью и еще больше наслаждаясь предчувствием главного наслаждения. И хотелось, продлевая это предчувствие, держать и держать солнечное ядро нежности целующимися губами, все еще мучительно медля, словно отгрызая от грозди самые незрелые, но все равно уже вкусные ягоды, наконец медленно и сильно нажать на всю гроздь и выжать ее до конца.

И уже когда все случилось, сознание его окончательно прервало пленку сна и трезво высунулось из отхлынувшей страсти. Он открыл глаза и увидел ее, все еще спящую, только еще глубже спящую, чем раньше, и прекрасную в мертвенном свете луны, стоящей прямо в окне, и лицо ее в этом мертвенном свете сейчас казалось резким и трагическим.

Он почувствовал, что голова его совершенно ясна и он помнит то прекрасное, что было сейчас и уже улетучилось и что бывало у них не раз, хотя и не так часто, как хотелось бы. Это приходило само, и никогда нельзя было предугадать, когда оно придет. Можно было только сравнивать с тем, что было обычно, и они, сравнивая это с тем, что было обычно, сознавались, что даже в лучшие минуты не бывало так хорошо, как во время этой близости в полусне.

Неужели, подумал он, отсутствие сознания и делает человека счастливым? Ну да, сказал он себе, степень наслаждения жизнью и есть степень отсутствия сознания. Может быть, моя влюбчивость в юности, подумал он, была попыткой уйти от сознания? Нет, это было другое. Это было страстное желание найти одну. И сколько сил отдано этому, сколько напрасных сил! Но неужели полнота наслаждения и есть единственное содержание любви, единственная правда, а все остальное - самоотверженность, благородство, бескорыстие - только утонченная плата за это?!

Нет, не может быть, сказал он себе. Вот это было и улетучилось, как будто ничего не было, а обида осталась. Ведь, в сущности, она меня сегодня предала. Это было даже хуже, чем предательство. Ведь предатель осознает, что он переходит какую-то грань. Она даже не осознала это. Она услышала веселый смех, доносящийся с пляжа, и ее слепая душа потянулась туда, не в силах соединить и сопоставить страдание близкого человека с этим взрывом веселья и правильно выбрать свое место между ними. {305}

Подумать только, сказал он себе, что это та самая женщина, которая когда-то так его любила, что и после замужества в первое время почти не могла есть в его присутствии. Куда все это девалось?

Но и тогда она уже была такой, жестко сказал он себе, только тогда я был источником веселья. Тогда я был неиссякаемым источником веселья, подумал он мрачно.

Он вспомнил далекий случай, когда они только поженились и к ним приехали ее родители. Так как всем жить в одной комнате было неудобно, они сняли комнату для родителей недалеко от их дома.

В то утро у ее отца случился сильный сердечный приступ, и Сергей вызвал институтского врача, а потом ушел на лекции. Через три часа, вернувшись на квартиру, где жили ее родители, он застал там ее отца, лежавшего в кровати, рядом с ним была его жена, а дочки не было.

- А где же Лара? - спросил он.

- А сюда заходил ваш товарищ, - отвечала ему мать, - и они пошли к вам... Вы к себе не заходили?

- Конечно, нет, - сказал он сдержанно, но чуть не задохнувшись от возмущения.

Он вышел из комнаты и, продолжая задыхаться от возмущения, пошел на свою квартиру, почти уверенный, что увидит там что-то ужасное. Но ничего ужасного он там не увидел. Она сидела в комнате, а приятель его стоял в дверях, словно показывая квартирной хозяйке, что они не уединились здесь.

- Почему ты здесь? - спросил Сергей, изо всех сил сдерживаясь.

- Мы тебя ждем, - отвечала она спокойно, - сейчас я вам приготовлю закуску.

- Ты ведь должна была быть возле больного отца, - сказал он, все еще возмущаясь.

- Но ведь там мама, Сережа, - сказала она недоумевая. - Разве ее там нет?

- Мало ли... Могла понадобиться твоя помощь, - отвечал он, уже успокаиваясь и усаживаясь за стол и все-таки думая краем сознания, что у нее в голове не все в порядке.

Через несколько минут он сам уже с приятелем нажимал на водку, позабыв о том, что случилось... Нет, в глубине души его все-таки осталось недоумение даже не по поводу случившегося, а по поводу того, что она, пожалуй, ничего не поняла.

Теперь ему припомнился другой случай. Неожиданно {306} к ним вечером явился земляк Сергея, тот самый учитель-алкоголик, которого он знал по причалу, где у них у обоих стояли лодки.

Как тот узнал его адрес, Сергей так и не выяснил. По-видимому, кто-то в Мухусе ему дал его.

Сначала все было нормально, хотя Сергей с самого начала понял, что земляку негде ночевать и он собирается у него остаться.

Все казалось нормально, потому что Сергей так душевно устал до этого, что просто-напросто отключился от своих последующих действий, о которых он уже тогда смутно догадывался.

Он был душевно усталым оттого, что они с женой до этого сильно повздорили и только-только воцарился какой-то нездоровый, усталый мир, и тут явился этот учитель, очень плохо одетый и даже слегка пованивающий, как долго не мывшийся мужчина, с этой нелепой бутылкой старки, которую он вытащил из плаща и поставил на стол даже с некоторой важностью, как плату за предстоящее гостеприимство.

Сначала они немного поговорили о Мухусе, об общих знакомых, о рыбалке. Потом гость рассказал о цели своего приезда, о том, что он хочет пожаловаться в министерство на притеснения со стороны местного педагогического начальства, которое лишает его часов, загоняет в вечернюю школу и так далее.

Потом жена Сергея приготовила чай, и они выпили чаю, и перед самым чаем гость сделал попытку открыть бутылку с водкой, но Сергей не дал ему открыть эту бутылку, уже понимая, что он не даст ему остаться ночевать, и понимая, что распить сейчас с ним бутылку водки, а потом выгнать его будет слишком чудовищно.

И гость, тоже почувствовав что-то неладное, очень упрашивал его, пытался открыть свою бутылку, но под молчаливым взглядом жены Сергей под всякими предлогами вынудил его оставить бутылку в покое, и тот наконец оставил бутылку и во время беседы и чаепития несколько раз бросал на нее болезненный взгляд, потом умоляюще глядел на Сергея, как бы прося его разрешения хотя бы вернуться к этой теме, хотя бы получить право выставить новые аргументы, быть выслушанным, но Сергей и этого права ему не дал.

И хотя жена молчала и ничего не говорила, он понимал, как ей будет неприятно спать в одной комнате с этим полубродягой-учителем. Да у них и кровати второй или {307} кушетки в комнате не было. Вернее, была одна кушетка, на которой они сами спали.