Ильдар Абузяро - Мексиканские рассказы для писателей

Хуан говорит страстно, говорит, жестикулируя так, что вот-вот смахнет кастрюльку с яйцами, говорит, энергично объясняя своей жене-домохозяйке Оланде суть своей находки, - ведь она его лучший критик.

- Понимаешь, миры постоянной мечты о любви и постоянного одиночества вдруг встречаются.

Хуан говорит непрерывно, уже понимая, что пришло время спросить жену: ну как, нравится или нет? Но еще даже не подозревая, что до полного разочарования во всей этой истории ему и его герою-интеллектуалу осталось ровно семь минут и семь секунд. Пять минут из которых - на то, чтобы выговориться, высказать до конца все, что ему хотелось рассказать. Две минуты на раздумья жены, на то, что она, молча помешивая ложкой кашу, будет обдумывать рассказанную историю, а потом, как бы заходя издалека, спросит:

- Тебя подтолкнул к этому повороту сюжета мексиканский любовный роман?

- Какая разница? Разве это имеет какое-нибудь значение? - раздраженно прервет-поторопит жену Хуан.

- Ну, дорогой, - осторожно, чтобы не ошпариться, скажет жена, одновременно, как бы невзначай, пробуя с кончика ложки горячую кашку, - не кажется ли тебе твой сценарий слишком уж неправдоподобно романтичным? Не кажется ли тебе, что он переполнен нереальной сентиментальной любовью?

- Разве? - недоверчиво поморщит лоб Хуан, вглядываясь в лицо жены.

- Дорогой, ты ведь сам говорил, что в этих мексиканских любовных романах нет ничего стоящего, ничего жизненного, что они пустышка, последнюю фразу она произнесет явно язвительно, одновременно, впрочем, делая вид, что ее язвительность - всего лишь горячая каша за щекой, которую она двигает языком.

- Да-да, - пробубнит себе под нос, удаляясь, Хуан, - наверное, ты права. Как всегда, ты права, дорогая...

Он ведь и сам в эти две минуты, пока молчала его жена, начал придумывать дальнейшее развитие сюжета и вдруг дошел до того момента, когда его герой-интеллектуал в замшевой куртке не удержится от любопытства и спросит, а что же читала его спутница. Что это за книжка у нее под мышкой там, в крохотной сумочке, между пудреницей и кошельком?

И тогда она покажет ему любовный роман в глянцевой обложке, а он разочарованно вздохнет, прежде чем мысленно назовет свою спутницу полной дурой, как Хуан уже назвал свою, не оценившую столь оригинальную находку, жену.

А потому, опять весьма неудовлетворенный и сильно разочарованный, Хуан с негодованием бросит на ночной столик Оланды книжку, возьмет пульт и, включив телевизор, уставится на лошадиные бега. А его жена Оланда принесет ему на подносе манную кашу и оладьи с джемом, мол, ты сейчас поешь, а потом придумаешь что-нибудь поинтереснее, мой дорогой. Я знаю, ты сможешь, ведь у тебя такая бурная фантазия. И не беда, что скачки слишком занимательны и кашка слишком горячая, сейчас я на нее подую. И Оланда дует на кашу. А Хуан, одним глазом видя, как она это делает, начинает остывать и успокаиваться.

- Ну же, любимый, открой ротик, - ласково говорит Оланда, - ну же, открой и скажи, что любишь меня по-прежнему, сильно-сильно, видишь, мням-мням, - ложечка зачерпывает из тарелки своим сладким язычком порцию каши. Видишь, она тоже любит есть вкусную манную кашку.

И Хуан ловит себя на мысли: как все-таки Оланда изменилась под его влиянием, повзрослела, поумнела. И не беда, что она по-прежнему частенько не понимает его. По-прежнему не достигла его уровня, не любит скачек или не может сыграть с ним партийку в шахматы. Не беда, что он, Хуан, чувствует себя по-прежнему одиноким, когда ему хочется сыграть в шахматы - да какие там шахматы, если его милая женушка Оланда даже не знает, как ходить конем. Зато она уже понимает фильмы Трюффо и Гринуэя. Нет, он все-таки очень любит свою ненаглядную Оланду.

И не беда, что она за семь секунд уничтожила то, что он создал за семь минут. Ведь семь минут это не семь дней, за которые БГ создал мир. К тому же сейчас он за эти семь минут уничтожит оладьи, которые она создавала минут семьдесят, если учитывать поход в магазин. Ну, разве она не прелесть, не чудо? Разве они не живут душа в душу уже семь лет? И разве она не лапочка, когда так нежно гладит его по щеке и предлагает коником - одна нога здесь, другая там - сбегать за яйцами в магазин. Ведь он был так неосторожен, так увлечен, когда в пылу спора смахнул их ненароком со стола. Ведь он у нее такой гений и, как все гении, такой рассеянный - стоит ли вообще говорить о каких-то семи яйцах, когда у нее есть такой заботливый муж, который, уже скинув одну ногу с дивана, почти прошел половину пути. Нет, не экзистенциального, а продуктового, с корзинкой для яиц под мышкой.

Занятная находка на руинах песчаного замка

Хусто разбирал уже четвертую коробку со своими чертовыми рукописями. Ведь история Эрнесто должна быть где-то в этих клочках и рулонах белой, белоснежной, беловатой и белесой бумаги. Бумаги, некрасивой, словно бельмо в глазу. И красивой, берестяной, словно снег в Рождество. Бумаги, желтой, как кожа старика, и бумаги, пожелтевшей по краям, как роговица глаз больного желтухой юноши. Бумаги, коричневатой, как земля, купленная тем стариком заблаговременно для собственной могилки, и серовато-желтой, как старые простыни желторотика-холерика.

И вот так, разбираясь в каракулях на спрессованных, как кирпичи, листах, Хусто просто уже захлебывался в образах звездно-золотой пыли.

- Ну, помоги мне, что ли, разобраться с этой бумажной кашей, - попросил он свою супругу Мануэлу, которая в это время стряпала у электрической плитки, разбираясь еще с одним высоким творением человеческой цивилизации валенсийской паэльей. Не дожидаясь, когда ее муж наконец-то начнет зарабатывать достойные деньги, она подрядилась готовить свое фирменное блюдо для "Погребка у Пауло" - кафе, что недавно открылось прямо под ними - на первом этаже дома.

- О-о! - раздраженно зарычала Мануэла. - Если бы ты только знал, как мне все это надоело.

Хусто даже увидел в ее глазах блеск ярости, столь необычный для терпеливой Мануэлы, но по тому, как Мануэла, стремительно отвернувшись к ветхим картонным папкам, спрятала свое лицо, догадался, что эти искры всего лишь слезы разочарования.

- Что тебе надоело, Мануэла? - спросил Хусто. - Объясни, пожалуйста, поподробнее.

- Все, - сказала Мануэла, - мне надоело все, надоела такая жизнь. Вечно мы ищем, не зная, что. Идем по неведомо какому пути.

- Мы идем к нашим мечтам и фантазиям, Мануэла, - попытался ее поправить Хусто, - разве ты так уже не считаешь? Или ты больше не веришь в мой талант?

- Но почему-то мы на этом пути все время что-то ищем, ищем во всех этих бумажках и не находим, и нам каждое мгновение чего-то, сами не знаем чего, недостает. И, заметь, Хусто, это уже продолжается десять с лишним лет! А порой мне кажется, Хусто, что мы ищем вчерашний день. Когда мы были счастливы одними надеждами. Но это время уже не вернуть. Не вернуть никогда, Хусто!