Георгий Иванов - Рассказы и очерки

Кстати, как раз имя Розанова - пожалуй, самое характерное из прославленных "имен" предре-волюционной эпохи. Были писатели более знаменитые широкой и всероссийской знаменитостью, но ни Леонид Андреев, ни Горький, ни Мережковский все-таки не имели розановского влияния и обаяния. Его одного постоянно называли гениальным. В книгах Розанова самые разные люди - особенно молодежь - искали и находили "ответы" - которых до него не нашли ни у Соловьева, ни у Толстого, ни у Достоевского, ни у кого.

Безо всяких сомнений - Розанов был писателем редкостно одаренным. Но что, в конце концов, он утверждал? Чему учил? С чем боролся? Что защищал? Какие выводы можно сделать, прочтя его всего - от "Детей лунного света" до "Апокалипсиса нашего времени"? Ничего, ничему, ни с кем, ничего, никаких! Любая его книга с тем же талантом и находчивостью "убедительно" противоречит другой, и каждая страница любой из этих книг с изощренным блеском опровергает предыдущую или последующую страницу... Остается впечатление, как будто Розанов неизменно руководился советом одного из персонажей "Le rouge et le noir". "Если вы хотите поражать людей - делайте всегда обратное тому, чего от вас ожидают". Но стендалевский "prince Korazoff", наставляя так Жюльена Сореля, имел в виду великосветских денди своей эпохи - занятие невинное. Розанов, пользуясь, как отмычкой, тем же приемом, овладевал и без того почти опустошенными душами, чтобы их окончательно, "навсегда" опустошить. Делал он это с поразительной умственной и литературной изобретательностью. В этом и заключался, пожалуй, "пафос" розановского творчества - непрерывно соблазнять, неустанно опустошать. Он был, повторяю, большим талантом и искусником слова. Но и был настоящим "профессионалом разло-жения" - гораздо более успешно, чем любой министр... или революционер, подталкивавший Империю к октябрьской пропасти.

* * *

...В семнадцатом году, еще не понимая

Что с нами будет, что нас ждет,

Шампанского бокалы поднимая,

Мы весело встречали Новый Год -14

тот самый год, о котором пророчествовал Лермонтов:

...Настанет год, России страшный год,

Когда царей корона упадет...

Обыкновенно люди не ценят того, что им дано,- банальное

Что имеем, не храним,

Потерявши, плачем.

Но кому выпало счастье жить "в волшебном городе на берегах Невы", ценили его, гордились им и любили его

Любили, как еще любили...

Анна Ахматова, сжимая тонкие руки под своей знаменитой "ложноклассической шалью",15 читала взволнованным, хватающим за сердце голосом:

...И ни на что не променяем пышный,

Гранитный город славы и беды,

Широкие, сияющие льды,

Торжественные черные сады

И голос Музы, еле слышный...16

Ни на что... Ни за что... отзывалось во взволнованных сердцах слушателей.

"Еле слышный голос Музы", поющей о неизбежной гибели и беде, с годами начинал звучать все явственнее, прозрачная тень грядущей катастрофы, ложась на дворцы, площади и сады, все зловеще и ширилась и сгущалась. Быть может, никто не слышал голоса Музы, не видел зловещей тени так ясно, как поэт, предостерегавший:

...О, если б знали, дети, вы

Холод и мрак грядущих дней...

Но пророческое предостережение казалось тогда только удачно найденными строками:

"Дети страшных лет России"17 верили ему. Никогда еще жизнь не казалась такой восхититель-ной, скользящей, ускользающей, нигде не дышалось так упоительно, так сладостно-тревожно, как в обреченном, блистательном Санкт-Петербурге.

...И этот воздух смерти и свободы,

И розы, и вино, и холод той зимы

Никто не позабыл, о я уверен...18

В те последние зимы

...От легкой жизни мы сошли с ума...19

Да, несмотря на предчувствие гибели или, может быть, именно от этого предчувствия. Ведь:

Для сердца смертного таит

...Все то, что гибелью грозит.

Неизъяснимы наслажденья...

очнулись только

...В черном бархате советской ночи...

...В трезвом, беспощадном свете дня... 20

- советского дня.

В Петербурге мы сойдемся снова.

Словно солнце мы похоронили в нем.

Или говоря не столь поэтически, словно в нем мы потеряли все, для чего стоило жить.

Петербуржца Осипа Мандельштама, обещавшего нам этот свидание, давно нет. О его трагической смерти известно только, что он выбросился из окна, чтобы избежать "окончательной ликвидации".

Словно звезды, встают пророчества,

Обрываются, не сбываются...21

Не сбылось и это пророчество.

И все же,

Бывают странными пророками

Поэты иногда.22

И слова поэтов иногда заключают в себе магическую силу. А вдруг это пророчество Мандельштама все же сбудется и

В Петербурге мы сойдемся снова?

Но кто же сойдется? Призраки? Ведь

Все, кто блистал в тринадцатом году,

Лишь призраки на петербургском льду... 23

Если не все, то почти все. Из всех блистающих тогда поэтов жива только одна Ахматова да еще... Я чуть было не закончил - и пишущий эти строки,- но вовремя спохватился. Ведь сказать "я блистал" так же невозможно, как "я кушал". Известно, что глагол кушать спрягается так: я ем, ты кушаешь, вы кушаете...

Впрочем, "Пушкин - наше все", Пушкин, не только самый великий, но и самый петербургс-кий из всех русских поэтов, дал нам пример обращения с этим неудобным глаголом:

...Онегин, добрый мой приятель,

Родился на брегах Невы,

Где, может быть, родились вы,

Или блистали, мой читатель.

Там некогда гулял и я...

- значит, как глагол "кушать", так и глагол "блистать" спрягается своеобразно: Я гулял, ты блистал, он, она, они блистали.

Заканчиваю свою фразу: из всех поэтов жива только блиставшая в Петербурге Анна Ахматова и когда-то гулявший в нем - я...

Да, как это ни грустно и ни странно - я последний из петербургских поэтов, еще продолжаю-щий гулять по этой становящейся все более и более неуютной и негостеприимной земле.

Впрочем, если бы она и не была так негостеприимна и неуютна, вряд ли что-нибудь сущест-венно изменилось бы для меня без Петербурга, вне Петербурга:

...Быть может, города другие и прекрасны,

Но что они для нас? Нам не забыть, увы,

Как были счастливы, как были мы несчастны

В волшебном городе на берегу Невы...

Примечания

Опубликовано в журнале "Возрождение" № 27, 1953, стр. 179-189. В журнальном тексте воспроизведены репродукции двух старинных гравюр с видами Петербурга. Очерк никогда не перепечатывался.

1. "Порфироносная вдова" - слова Пушкина из "Медного всадника"

И перед младшею столицей

Померкла старая Москва,

Как перед новою царицей

Порфироносная вдова.

2. С "дней Александровых прекрасного начала" - из стихотворения Пушкина "Послание цензору".

3. "...За окном шумя полозьями" и т. д.- строфа из стихотворения Г. Иванова "В пышном доме графа Зубова" (вошло в его книгу "Портрет без сходства") . Цитируя свое стихотворение, он заменил слово "гаснул" на "таял".