Всеволод Иванов - 16-е наслаждение эмира

Крысы грызли наше мясо, но ненависть заглушала нашу боль. Ещё б немного - и стены дворца упали, не выдержав стонов нашей ненависти, но в те дни войска великого Фрунзе были поблизости, и аэропланы, проносясь над Бухарой, кидали бомбы, и бомбы разрывались и кричали о свободе. И тогда эмир бежал, и народ вошёл в наши темницы и вынес нас на руках, так как ноги наши привыкли преодолевать течение воды и двигались мы медленно, а народ требовал радости. Народ плакал, кричал нам "ура" и тут же про нас сочинили первую песню, и певцы в тот же день исполняли её на всех базарах страны вместе с вестями о бегстве эмира. Народ кричал "ура" и спрашивал, что мы хотим, и мы отвечали, что желаем залечить раны, чтобы гнаться за эмиром, и про нас сочинили вторую песню и на другой день на всех базарах страны её пели вместе с вестями о поисках эмира, бежавшего в Афганистан. Народ кричал: "Идите отдыхать и залечивать свои раны", и он нам дал для пути по коню текинской породы из конюшен эмира, по халату и по жене из гарема, ибо куда же девать этих жён, как не для подарков? Я не хотел обижать добрый народ и кинул подарки и бёдра, умащённые благовониями "Ралле", поперёк седла. Мне досталось по счёту Шестнадцатое Наслаждение эмира, оно было из Франкской земли - (ты мог осудить его недостатки и воспевать его достоинства). Главная погрешность, друг мой, в войне - это полагаться на примирившегося неприятеля,- поэтому я два года не притрагивался к Шестнадцатому Наслаждению эмира, но "женщина, как бумага,- подумал я однажды,- белое поле: кто его посеет, тот его и разумеет". Так на мгновенье подумал я... а теперь она говорит мне, когда я предлагаю ей вернуться в её страну: "Я не верю, что существуют железные дороги и по ним можно ехать во Франкскую страну. Ваши мужчины приходят ко мне такие голодные, будто женщины вашей страны вымерли. Если все вы так голодны и так не устроили своё хозяйство,- мне и пятидесяти вёрст не проехать по вашей стране".

Меня зовут, друг мой, Сеид-Раджаб, я занят до того, что мне некогда брить голову, и где мне убеждать женщину, я говорю ей: "Придёт европеец, и ты поверишь ему, если не хочешь верить путникам Азии". И вот ты, инструктор, молодой и быстрый, как текинский конь, ты - европеец, ты убедил ли её возвратиться во Франкскую страну - и не позорить моего дома своим пребыванием?"

IV

- Да,- сказал инструктор уверенно: - она едет со мной. Её убедила моя европейская логика.

И ковёр вновь скрыл его спину. Он вскоре заснул и, проснувшись, обрадовался бодрящему самовару и доброму хозяину, непонятно стыдившемуся своей жены, и Ершов сказал так: "Мне радостно видеть в пустыне рост и ширь классового смысла", и добавил также, чтоб хозяин оседлал ему текинского коня, на котором до ближайшего посёлка поедет с инструктором европеянка. И женщина взглянула на него весело, а хозяин побледнел, но твёрдо приказал оседлать лошадь и приказал к седлу её коня приарканить любимую её подушку, захваченную из гарема, всю умасленную запахами её радостей.

- Вам необходимо проститься,- сказал инструктор: - я беру твоего коня и буду ждать женщину у въезда в кишлак.

И мужчины опять пожали друг другу руки, и конь инструктора порадовался веселью и уверенности своего хозяина. И вот инструктор стоял у въезда в кишлак, в одной руке у него был повод текинского коня, седло которого было украшено запашистой подушкой, и Ершов сказал своему проводнику так: "Ты поезжай вперёд, я хочу сам вести её по первым пяти милям её новой дороги". И проводник ускакал вперёд. Ершов опять видел тощих собак, рывшихся в отбросах, но теперь он любил этих собак и говорил: "Если бы их откормить,были бы вполне ценные псы", и тогда к нему подошла женщина под чадрой и, взяв текинского коня под уздцы, спросила: "Доволен ли ты Шестнадцатым Наслаждением, путник?" И он ответил: что совершенно доволен и просит Шестнадцатое Наслаждение откинуть покрывало, и она откинула чадру, и он протянул ей руку, чтобы помочь ей вспрыгнуть в седло, она ж возразила так:

- Разреши, путник, ответить тебе таким рассказом.

V

Вы, европейцы, в пустыне быстро потеете и, вспотев, очень дурно пахнете. Так вот, эмир, имевший в каждой комнате гору арабских ковров и ящик жемчуга,- потел ещё больше любого из вас. Он не любил мыться, и ногти его постоянно были цвета свинца. До Шестнадцатого Наслаждения своего он дотрагивался не больше одного раза в год, а я начинаю стареть, и ветер пустыни вреден для моих щёк.

И однажды из подвалов дворца к нам ворвался Сеид-Раджаб.

Народ подарил ему жену на выбор, и руки его мгновенно завернули меня в одеяло эмира. Пальцы его, прикрывавшие мою грудь,- вверху, украшал герб эмира. Текинский конь вымчал нас мигом из города, и первый бархан - холм услышал наши стоны, и коршун крутился над барханом, так как думал, что здесь издыхает конь или, по крайней мере, раненый бык.

Сеида ждали в родном кишлаке, чтобы праздновать освобождение, а он три дня лежал рядом со мной на песке бархана и кормил меня айраном, который подавал мне своим ртом, пока айран не скис от жары и пока не превратился в твёрдый сыр.

И дальше,- он не отставал от меня, как дым от печи, и счастье его стало вянуть, и его выгнали из родного кишлака, в который приняли с великим почётом, его выгнали в Калей-Бнгурт,- так как он был невыгоден и всё время спал подле моих колен. И вскоре он понял, что его могут выгнать даже из кишлака Калей-Бигурт, где самые распутные женщины Азии и самые тощие собаки земли,- и он захотел уйти от меня, ибо ему было стыдно погибать из-за Шестнадцатого Наслаждения эмира, и он отдал меня первому прибывшему в кишлак путнику. Ревность угнетала его, он собрался бежать,- но одобрения путника ещё более возвышали его кровь, и Наслаждение Путника он ласкал сильнее, чем Наслаждение Эмира, и он не смог покинуть меня, и тогда он стал ждать европейца, так как думал, что я уйду от него с европейцем. И вот я ушла от него, и вот седло, приготовленное им для меня. Но куда я пойду? Я совсем старею. Шантанов в вашей стране нет. Голос мой, обожжённый его страстью, охрип. Что можно спеть таким голосом? Сеид-Раджаб рыдает сейчас подле одеяла эмира и сразу забудет позор Шестнадцатого Наслаждения и будет горд мной,мной, вернувшейся к нему от европейца. Страсть его получит свои законные сроки - неделю или месяц, а не будет трепать его, как малярия, три раза в день, и луна работы осветит его своим спокойным светом. Вот и ты, путник, сейчас спокоен, ты пойдёшь дальше и спокойно будешь исполнять положенный тебе твоим законом труд, и тебе не захочется торопиться в город к привычным для тебя жёнам. Разве ты не должен благодарить Шестнадцатое Наслаждение, подарившее тебя воспоминанием тысячи одной ночи? Ты киваешь головой, и бледные губы твои говорят: "да!"

Читать дальше